Андрюша был открыт для друзей — всем охотно помогал, в том числе и деньгами, но в свой внутренний мир почти никого не пускал. От него всегда немножко холодком веяло. Как-то исполняя песню, спустился со сцены и во время проигрыша начал общаться с публикой. Сегодня таким приемом пользуются многие, но в те годы это было не особенно принято. Сидевшая в первом ряду Мария Владимировна — она часто бывала на выступлениях сына, сухо заметила: «Мой сын спустился в зал». Этой фразы оказалось достаточно, чтобы Андрей вновь стал соблюдать дистанцию.
Он говорил: «Я панически люблю свою мать». Каждый день звонил и спрашивал: «Мама, как ты?» Притом что Мария Владимировна с сыном никогда не сентиментальничала и крайне редко хвалила. Если ей все нравилось, говорила: «Хорошо иметь сына — талантливого артиста». Для Андрея это было наивысшей похвалой. На самом деле Мария Владимировна им безмерно гордилась, просто редко свои чувства демонстрировала.
Она обладала острым юмором. Помню, вернулись мы из какой-то заграницы и Андрей попросил отвезти маме чемоданчик с гостинцами — сам не успевал заскочить, спешил на концерт. Когда Миронова открыла чемоданчик, я увидел лежащие сверху светлые тапочки из вывернутой цигейки. Андрюша позаботился о том, чтобы мама зимой не мерзла. «Ну вот, сын прислал мне белые тапочки», — отреагировала Мария Владимировна. В Венгрии мы с Ларисой Голубкиной сопровождали ее на рынок. Лариса нашла замечательные швабры с длинной рукояткой.
— Ой, смотрите, — обращается к свекрови, — какие нужные вещи, давайте купим.
Миронова без паузы:
— Давайте. Купим. На них и полетим в Москву.
Мария Владимировна по складу характера была интровертом, а ее муж Александр Семенович Менакер — экстравертом. В гостинице «Англетер», где супруги останавливались на время ленинградских гастролей, Менакеру выносили кресло из номера в коридор. Он усаживался в него в халате, принимал вальяжную позу и «вел прием». К популярному артисту приходили горничные и рассказывали про свое житье-бытье. Александр Семенович помнил всех по именам, даже их детей, и живо интересовался новостями: «А как старшенький-то?.. Уже институт окончил?.. Молодец!» Всем сочувствовал, сопереживал и с удовольствием раздавал советы.
Андрей бесконечно уважал родителей и дорожил их мнением. Еще одним авторитетом для него был старший товарищ, всегда немножко иронично-снисходительный Александр Ширвиндт. Оценивая очередную Андрюшину находку, Шура мог бросить что-то вроде: «Да-да, ты еще надень разные ботинки...» И сразу становилось понятно: в этом месте Андрей переигрывает. Многие вещи, которые делал на сцене Миронов, подсказал ему именно Александр Анатольевич. Кстати, он давал дельные советы не только Андрею. Это ведь Ширвиндт придумал дуэт Вероники Маврикиевны и Авдотьи Никитичны, прославивший артистов Тонкова и Владимирова. И первый концерт Владимиру Винокуру, в котором я тоже участвовал, поставил именно Шура. Его дружба с Андреем была особенной — я бы сказал, родственной, поэтому на подколы и розыгрыши Ширвиндта Миронов не обижался.
Часто друзья собирались в квартире у Миронова и Голубкиной. Обычно засиживались за полночь, общались, шутили. Лариса накрывала прекрасные столы, заказывала по сто маленьких пирожков с разными начинками. Алкоголь брал на себя Андрюша — он знал в нем толк. Приходили Марк Захаров, Зиновий Высоковский, Люда Максакова то с мужем, то без, Белла Ахмадулина с Борей Мессерером, Олег Шейнцис — гениальный театральный художник, мог буквально на коленке из ничего сделать такой макет сценической декорации, что дух захватывало. Иногда Андрюша упомянет в разговоре, что приступает к работе над спектаклем, и на следующее утро Олег приносит готовый макет. Миронов изумляется:
— Когда успел?
— Ну, ты сказал, и у меня сразу идея возникла, всю ночь клеил.
Бывали и мы с женой. Помню, однажды Андрей с Зиновием Ефимовичем Гердтом неожиданно начали вести диалог стихами. Все, что хотели сказать, мгновенно рифмовали. Это была удивительно виртуозная импровизация. Композитор Ян Френкель садился за фортепиано и пел свои песни, к нему подключались и Лариса с Андреем.
