Рудаков и Нечаев
В пятидесятые годы был очень популярен дуэт куплетистов Рудакова и Нечаева. Павел Васильевич Рудаков был худым и аккомпанировал себе на бандонеоне — шестигранной маленькой гармошке, а Вениамин Петрович Нечаев был корпулентным и играл на гитаре. Они стали известны еще в тридцатые, выступления обычно начинали с фразы: «С Пал Василичем вдвоем мы частушки пропоем...» Проработали дуэтом всю войну, а потом случился период забвения. В 1961 году, когда Гагарин полетел в космос, спели куплеты на космическую тему и их позвали выступить на ленинградском радио. Неожиданно нехитрые четверостишия Рудакова и Нечаева повсюду стали напевать как частушки. Понравились они и Хрущеву, дуэт пригласили выступить на правительственном концерте в Кремле, где их тоже приняли на ура. Сразу пошли гастроли. В Ростове, где я с ними оказался, дуэт встречали как народных героев.
У Павла Васильевича была шляпа, купленная у какого-то американца в Берлине еще в 1945-м, когда они с Нечаевым выступали на ступеньках Рейхстага. В прошлом шляпа имела эффектный вид, но за долгие годы засалилась и обветшала. В Ростове артисты выступали в новых костюмах, но со старой шляпой Рудаков расстаться не пожелал. Его уговаривают:
— Павел Васильевич, выброси!
Тот упирается, дескать, я в ней чуть ли не всю войну прошел. Коллеги не отстают:
— Не позорься. Тебя каждая собака на улице узнает, а ты как бомж!
— Ладно, ладно, — отмахивается Рудаков, — выброшу.
Но поскольку «боевую подругу» выкинуть жалко, завернул шляпу в газету и оставил на скамейке возле гостиницы. Там ее кто-то опознал и принес артисту прямо в номер. На следующий день — выездной концерт за сто пятьдесят километров от Ростова, и Павел как бы случайно оставил шляпу на вешалке в гримерке. Опять вернули... Теперь уже сам Павел Васильевич не знал, как от нее избавиться. По окончании гастролей садимся в поезд: Рудаков и Нечаев разместились в одном купе, мы — в соседнем. Как рассказывал Нечаев, Рудаков берет шляпу, мысленно прощается с ней и со словами «Ну, теперь-то никто не вернет» швыряет в окно. В то время в купе оно открывалось... Шляпа, не желая покидать хозяина, влетает в окно соседнего купе, где сидели мы: Павел Лисициан, Давид Ашкенази, Геннадий Дудник и я — играли в преферанс. Гена Дудник хватает трофей, заговорщически подмигивает: «Слушайте, что сейчас будет» — и бежит в соседнее купе. Через секунду по вагону прокатился вопль Пал Василича «А-а-а-а-а!» — словно привидение увидел. После чего на глазах у всех Рудаков схватил большой нож... Но шляпа и тут устояла. Кто-то протянул ножницы, и Павел Васильевич искромсал «боевую подругу» на мелкие кусочки.
Михаил Светлов
В шестидесятые годы страшно популярным был ресторан ВТО на углу Пушкинской и улицы Горького. Я не был театральным тусовщиком, но иногда с товарищами «по случаю» туда заглядывал. А там — знакомые все лица: и Людмила Марковна Гурченко водила компанию, кстати, всегда сама за всех платила, и Андрюша Миронов. Многие артисты после спектаклей приходили в ВТО отдохнуть. Любил там посидеть и Кобзон.
Писатели предпочитали ресторан ЦДЛ. В его больших залах кутили маститые авторы — Фадеев, Михалков... А в «предбаннике» располагался бар, куда ходили те, кто прогуливал гонорары на второй день, в том числе Михаил Аркадьевич Светлов, которого я знал с детства. У меня был старший товарищ — писатель Юрий Осипович Домбровский, он дружил со Светловым. А я дружил с начинающим сатириком Аркадием Аркановым. И вот Домбровский представляет Аркашу Светлову:
— Познакомьтесь, это молодой писатель Арканов.
— А где вы печатаетесь? — интересуется поэт.
Аркаша пожимает плечами:
— Пока нигде.
— Писать и нигде не печататься каждый дурак может, — сыронизировал Светлов.
Помню его на открытии памятника Юрию Долгорукому в июне 1954-го. Папа работал рядом и взял меня с собой на важное событие. Когда с монумента сорвали простыню, Михаил Аркадьевич посмотрел оценивающе и заключил: «Похож!» И тут раздался возмущенный голос знаменитого историка Милицы Нечкиной: «Никогда русские князья на кобылах не ездили!» Оказалось, у бронзовой лошади отсутствует «мужское достоинство». Основателя Москвы накрыли простыней, приделали кобыле все что надо, чтобы стала конем, и через несколько дней открытие состоялось вновь.
