Я по эстрадной привычке всегда возил с собой плиточку, кастрюльку, сковородку. Вижу голодного Андрея и осторожно предлагаю:
— Хочешь, яичницу сделаю?
— Да, пожалуйста, вместо обеда ее съем.
Обжарил я маленькие кусочки ветчины, помидоры, разбил яйца, сверху посыпал зеленым лучком, получилось вкусно и красиво. Приношу на тарелке Андрюше в номер и застаю там коллегу — она пришла одолжить денег. Во время разговора девушка отщипывала по кусочку от обеда Андрея, и к концу беседы в тарелке ничего не осталось. Товарищ сглотнул слюну и посмотрел на меня растерянно. Я пообещал: «Сейчас сделаю тебе еще одну такую» — и пошел готовить.
Там же в Вильнюсе отмечали день рождения Ширвиндта: девятнадцатого июля ему исполнилось пятьдесят три года. Купили два круглых торта, соединили восьмеркой, на одном сахаром вывели цифру пять, на другом — три. Вечером собрались у Шуры в номере — поздравили друга.
Из Москвы в Прибалтику ехали на машинах: мы с Ширвиндтом отправились на его «Волге», Андрюша — на своем БМВ. Первым пунктом как раз и был Вильнюс, следующим — Рига. Туда к Миронову прилетела Лариса, следом — мама. В Юрмале были и дочка Андрея Маша с Екатериной Градовой — первой супругой Миронова.
В тот вечер играли «Женитьбу Фигаро», поэтому я остался в гостинице. После первого акта звонит Андрей: «Мы с Шуркой купили водки, к вечеру нарежь салат и закажи в ресторане вареной картошки». Я все исполнил, жду. Заходит растерянная Таня Егорова: «Андрею прямо на сцене стало плохо, его увезли в больницу». Вскоре стало известно — Миронов в коме. Я впервые в жизни услышал слова «разрыв аневризмы головного мозга». По стечению обстоятельств в Риге в это время проходил симпозиум нейрохирургов СССР. На нем присутствовал Эдуард Кандель — один из лучших специалистов в этой области. Его срочно вызвали в больницу. В конце второго дня пребывания Андрюши в коме Эдуард Израилевич вышел из палаты и сказал: «Жить может, но это уже будет не Андрей, он потерял больше половины мозговых клеток. Нужен вам такой Миронов?» По молчаливому согласию родных Кандель отключил аппарат искусственного жизнеобеспечения...
Как только гроб с телом Андрея заехал на территорию Ваганьковского кладбища, вдруг пошел сильнейший ливень, хотя погода в тот день была солнечной. Ливень продолжался все время, пока мы следовали до места захоронения. У меня после потери Андрея в душе поселилась пустота, которую никто с тех пор так и не смог заполнить. Мария Владимировна перенесла смерть сына стойко — сказала: «Нет у меня слез, я никогда не плачу». Поистине железная женщина. Можно только догадываться, что творилось в ее душе. Когда я во время похорон проходил мимо Марии Владимировны, сидящей у гроба, вдруг услышал: «Вот, Лева, — доигрались!» Мы продолжали общаться до конца ее дней.
Со дня смерти Андрея прошло больше тридцати лет, но по телевидению практически через день показывают его фильмы, спектакли, выступления. Андрей не ушел, он по-прежнему среди нас. Он всех перехитрил — навечно остался молодым, а мы постарели.
