Юрьеву называли «белой цыганкой». Голос у нее был такой, что без микрофона слышно каждое слово. Этой певческой техникой обладали только исполнители старой школы. Никогда не забуду, как в 1947 году в Кисловодске папа повел меня на концерт Александра Вертинского. Длинный коридор зеленого театра упирался в ракушку сцены. Никакого микрофона. На сцене — белый рояль, за ним Михаил Брохес. Пианист играл негромко, и было слышно каждое слово Вертинского на всю глубину зала.
Вадим Козин
Из этой плеяды и Вадим Козин — человек фантастической и трагической судьбы. Познакомился я с ним, когда с Кобзоном приехал в Магадан и легендарный певец пришел к нам на концерт. После выступления Иосиф пригласил его за кулисы и спросил:
— Нужна ли вам какая-то помощь?
— Ничего не надо, — отозвался Вадим Алексеевич.
— Ну, может, похлопотать насчет звания народного? Вы его заслужили, ваши песни все знают, — предложил Кобзон.
— Я и так давно «народный», — улыбнулся Козин.
До войны его пластинки выпускались огромными тиражами, в Великую Отечественную Вадим Алексеевич часто выступал на фронте, ему симпатизировал Сталин... Но в 1944-м после одного непочтительного разговора с Лаврентием Берией певца арестовали и сослали на Колыму.
На свободу он вышел в 1950-м, потом — второй арест и ссылка в Магадан, где Вадим Алексеевич в итоге и остался. Появился свой коллектив, Козина здесь все знали и любили. Кстати, он терпеть не мог срезанные цветы, просил: «Не дарите мне мертвечину».
Через несколько лет после первой встречи я прилетел в Магадан с Владимиром Винокуром. Зашли проведать Вадима Алексеевича. В подарок привезли огромную банку югославской ветчины. Старик обрадовался: «О-о-о, это я люблю, спасибо». Пили чай, Козин читал свои стихи. Стены его просторной однокомнатной квартиры были увешаны фотографиями. На одной он выступает перед Черчиллем, Рузвельтом и Сталиным. Это было в 1943 году на Тегеранской конференции — незадолго до ареста.
В третий раз увиделись накануне его девяностолетия, Кобзон принял активное участие в организации юбилея. Пришли к Козину, уговариваем выступить. Он засомневался:
— Я-то спою, а кто сыграет?
Иосиф кивает на меня:
— Да вот же — Левон!
— Умеешь играть романсы? — спрашивает Вадим Алексеевич.
Я тут же сел за фортепиано и сыграл «Осень, прозрачное утро...» — написанный на музыку самого Козина. Вадим Алексеевич похвалил:
— Хорошо! Правильно играешь.
Репетировали мы, репетировали... В день концерта юбиляру специально кресло на сцене поставили. Но на свое торжество Козин так и не явился. Сказал: «Холодно мне, не поеду». Кресло так и осталось пустым...
Андрей Миронов
Особое место в моем сердце занимает Андрюша Миронов, с которым мы познакомились, когда он еще не был артистом. Мои студенческие друзья по консерватории жили по адресу Петровка, дом 26. В их дворе была хорошая спортивная площадка. Играть в волейбол и теннис туда приходили молодые Юрий Визбор и Андрей Миронов. Жил Андрюша рядом — в доме напротив ресторана «Будапешт». Там же обитал и мой школьный товарищ Николай Петров* — будущий выдающийся пианист, его родители дружили с Марией Мироновой и Александром Менакером. Кстати, с ними я познакомился даже раньше, чем с Андрюшей. От Москонцерта с Мироновой и Менакером ездил в Ленинград с их спектаклем. В те годы гастроли таких больших артистов нередко проходили в одном городе и на одной площадке до двадцати дней подряд, и Андрюша во время каникул приезжал к родителям. Но тогда за рамки «привет — пока» наше общение не выходило. Дружба случилась позже, когда стали вместе работать.
Андрюша очень ответственно подходил к любому концертному номеру. Он вырос за кулисами, поэтому прекрасно чувствовал природу особых взаимоотношений артиста и публики. На эстраде ведь нужен совсем иной подход, нежели в театре. Очень немногие драматические артисты умеют работать в таком формате. А вот Андрюша умел.
Был у него секрет, о котором зрители не догадывались, — Миронов никогда не занимался музыкой. В детстве, когда затягивал какую-нибудь песенку, родители, обладавшие великолепным слухом, по очереди говорили сыну: «Не пой, у тебя слуха нет». И так заклевали, что парень жутко стеснялся своего пения. Когда Миронов поступил в Театр сатиры, в котором почти все спектакли были в той или иной степени музыкальными, пришлось серьезно заняться вокалом. С Андрюшей и я по мере возможности, когда стали вместе работать, занимался. Между прочим, вопреки убеждению родителей, музыкальный слух у него имелся. Он мог ритмично и чисто спеть любую джазовую тему на хорошем английском. Джазом Миронов увлекался с детства, имел великолепную коллекцию пластинок, которую начал собирать еще его отец.
