Заходим в один: полный зал народу, у стены рояль. Я попробовал — звучит. Иосиф подначивает:
— Что, руки чешутся?
— Ну давай споем, — отвечаю, — что так скучно сидеть-то?
Симонян предложил:
— Лева, тут граппа хорошая — попробуем?
Опрокинули по стопке, настроение немного поднялось. Иосиф говорит мне: «Пойдем к роялю!» — и спел «Гранаду». У Кобзона очень хороший слух, поэтому произношение было идеальным. Посетители разразились аплодисментами, стали подходить, по-испански с Осей заговаривать, а он ни понять, ни ответить не может. Спрашивают у наших сопровождающих:
— Кто это?
Гид отвечает:
— Это советские тренеры.
Люди были изумлены:
— Послушайте, если у вас тренеры так поют, чего же плохо в футбол играете?
Изабелла Юрьева
Кобзон готовил программу романсов — принес огромную кипу нот и заставлял меня все свободное время это играть. Те романсы, к которым нот не оказалось, слушали на пластинках, а Изабеллу Юрьеву — в магнитофонных записях. Иосиф заметил с досадой:
— Не могу разобрать у нее некоторые слова.
— Так можно ей позвонить, — отвечаю, — и спросить.
— Она что, жива? — удивился Кобзон.
Жила Изабелла Даниловна в Трехпрудном. Для справки замечу: в этом переулке на протяжении многих лет мой папа заведовал мастерской по ремонту и пошиву обуви. Папа лично и Ивану Козловскому, и Сергею Лемешеву шил тапочки. Часто приходил архитектор Алабян, они подолгу беседовали по-армянски. Ему отец шил мягкую удобную обувь для работы, поскольку Каро Семенович творил стоя. А Юрьева покупала вязаные носки и просила, чтобы папа пришил к ним подошву.
Короче говоря, приехали с Иосифом в Трехпрудный и будто попали в декорацию фильма про старину. Вся мебель дореволюционная: оттоманки, массивный ореховый стол, повсюду рушнички, царские хрусталь и серебро в «чеховском» буфете. Дом в стиле модерн построен в двадцатых годах прошлого века, и видимо, ремонт в квартире Юрьевой с тех пор ни разу не делался. Хозяйка, седая старушечка, аккуратненько причесанная и одетая, говорит Кобзону:
— Знаю вас, слышала по радио — очень хорошо поете.
Телевизора у нее не было. Иосиф отвечает:
— Изабелла Даниловна, нужна ваша помощь. К сожалению, никак не можем разобрать некоторые слова на ваших записях.
Она изумилась:
— Какие записи? От записей я всегда отказывалась.
Выяснилось, что мы слушали любительские, сделанные на ее живых концертах десятилетия назад...
Иосиф интересуется:
— У вас есть магнитофон?
Магнитофона у нее, конечно, не было. Кобзон послал в комиссионку — она располагалась недалеко, в Благовещенском переулке — шофера. Тот привез маленький японский двухкассетник. Включили. Юрьева слушает и восклицает:
— Какой ужас, это не я! Вернее я, но голос будто не мой.
Иосиф, кстати, подарил ей этот магнитофон. Именно Кобзон заново открыл имя забытой всеми Юрьевой широкому слушателю. Пригласил на свой вечер в ЦДРИ. Изабелла Даниловна пришла и даже спела, я аккомпанировал. На свое девяностолетие она дала сольный концерт. Я снова сидел за роялем. Певица предупредила: «Только не играй как Ашкенази». Видимо, в свое время они поругались. В последний раз Юрьева вышла на сцену при полном аншлаге на столетнем юбилее в концертном зале «Россия».
Кстати, вальс «Синий платочек» Ежи Петерсбурского впервые, еще до войны, исполнила Изабелла Даниловна. В нем не было слов: «Строчит пулеметчик за синий платочек» — это песня о любви... Позже с новым «военным» текстом ее записала на пластинку Лидия Русланова. А в 1942 году Шульженко во фронтовом концерте исполнила песню со словами, которые ей принес лейтенант Михаил Максимов. Этот вариант стал визитной карточкой Клавдии Ивановны.
Интересна история и другой популярной песни Изабеллы Юрьевой «Мне сегодня так больно». На самом деле это итальянское танго тридцатых годов, но выступать с зарубежной песней, да еще мелкобуржуазного жанра на советской эстраде не представлялось возможным. И Юрьева попросила мужа, поэта Иосифа Аркадьева, написать стихи на понравившуюся мелодию. Он просьбу жены исполнил, но встал вопрос: кого указывать в качестве композитора? Уговорили Аркадия Островского. Только в пятидесятых «вдруг» выяснилось, что мелодия зарубежная, у песни появился «новый» автор, но строчку «обработка Аркадия Островского» оставили.
