А еще как-то на гастролях в Питере народные артисты, мальчишки, выступили на собрании против меня: мол, Поргина много себе позволяет. Была очень тревожная ситуация в театре, связанная с нашими ведущими актерами Абдуловым и Збруевым. Я однажды Збруеву даже сказала: «За все придется отвечать в этой жизни». Всегда говорю правду в лицо и никогда не боюсь этого. Кто-то их поддерживал, кто-то молчал. А я, как всегда, вылезла со своим мнением. И меня решили поставить на место, но тут они получили отпор от Караченцова. Коля поднялся и спросил:
— Марк Анатольевич, какие замечания у вас к артистке Поргиной?
Тот ответил:
— Никаких.
— Тогда извините, личные вопросы о моей жене я не буду обсуждать с актерами театра. Я с ней разберусь сам, а вы со своими разбирайтесь.
Марк Захаров потом сказал Коле: «Я бы поступил так же, как вы».
Я никогда не задумывалась о людской зависти. Наверное, она была. Каждый день я получала от Коли подарки, цветы, слышала: «Солнце мое ненаглядное», «Девонька любимая...» Трудно поверить, что такое может быть на самом деле. Многие, наверное, думали: все это рассчитано на публику. Но если зайдете в театр и поговорите с костюмерами, гримерами, они подтвердят. Он никогда слова грубого не мог сказать ни мне, да и вообще любой женщине. Все его обожали за чистые рубашки, запах одеколона, улыбку до ушей. За то, что ласковый, за то, что нежный. И если делал замечание, то не при всех, мягко, только чтобы не обидеть.
Коле всегда было важно, что его любят. И он был всегда окружен любовью друзей, семьи, коллег, зрителей.
Когда мы с ним прогуливались по Тверскому бульвару после аварии, реанимации, больницы, к нам подошла незнакомая женщина. Он идет сутулый, ножки еле двигаются. Вдруг она кинулась перед ним на колени, целует ему руки: «Живой! Живи! Ты так нужен нам. Ты же настоящий мужик. Мы будем смотреть на тебя, ты нам силы даешь». И вдруг вижу: спина у него выпрямляется, плечи расправляются и он идет совсем по-другому. Или входим в Театр Моссовета, все зрители ему аплодируют.
— Это они кому?
— Тебе, Коля!
Как человеку, победившему смерть... И живущему как человек, а не инвалид!
К сожалению, друзья наши уходят. Но мы умеем не только любить и дружить, но и прощаться. Не только в счастье, но и в горе друзья никогда не бросают.
Это случилось пятнадцать лет назад. У меня умирает мама, через час разбивается Коля на машине. Вначале еду в морг, потом к мужу в больницу. Возвращаюсь домой, а за столом сидят наши с Колей друзья: вся его гримерка, Боря Чунаев, Женя Киндинов, Инна Чурикова, его интернатские ребята. «Мы пришли, чтобы ты не была одна в такой момент... — А на комоде лежит пачка денег. — Это чтобы помочь тебе похоронить маму».
Мы собирались отпевать Колю в нашей церкви на Сивцевом Вражке. Но там шел ремонт, все внутри в лесах. Сын нашего замечательного друга Ильи Глазунова Иван убрал всю церковь и гроб с Колей белыми лилиями. Он как художник сделал райские кущи. Ваня и его четверо детей читали над Колей Псалтырь. Всю ночь приходили к Коле его друзья и просто люди, которые его любили.
Дети подхватили эстафету дружбы своих отцов. Сын Андрей с женой Ирочкой ходят к Ване в гости. Наши с Инной Чуриковой дети поступили в один вуз — в МГИМО на международное право. Круг не размыкается. Мы все переплетаемся, как крона дерева, корни-то у нас одни. Мы уходим, но кто-то поддерживает эту любовь, эту дружбу. Пока мы помним, они живы. Да, это была фантастическая жизнь, полная любви и творчества. Когда Коля уходил из жизни, он сказал: «Какие мы с тобой счастливые! И нам ничего не страшно. Даже моя болезнь не испортила ничего».
Я и живу до сих пор этим счастьем...
