В тот вечер в Питере мы долго сидели и разговаривали. Андрей был полон планов на будущее. «Значит так! Сейчас я здесь запишу песню, потом еду на гастроли в Ригу. А потом мы встретимся и все обсудим», — сказал он на прощание. А в Риге Андрей умер.
Наш общий с Андреем друг Рудик Фурманов назвал театр антрепризы именем Миронова. Караченцов открывал вечер, на сцену вышла Мария Владимировна с правнуком, маленьким Андрюшей Мироновым. Коля каждый год приезжал в Питер, чтобы вручить приз — фигурку Андрея в костюме Фигаро. И когда уже не стало Коли, эстафету подхватила я. Потому что дорогой Андрей был актером высокого класса и человеком большого сердца. Их обоих уже нет с нами, но когда я держу фигурку Фигаро, у меня руки дрожат от волнения. Как будто Андрей и Коля рядом сидят и говорят о будущих проектах: «Встретимся и все обсудим...»
Прошло время. Коля попал в реанимацию после аварии. Мне звонит Маша, дочь Андрея. Она уже пришла работать к нам в театр. Мне она казалась довольно холодной, отстраненной. И вдруг слышу:
— Людмила Андреевна, скажите, когда я могу прийти в больницу к Николаю Петровичу? Помыть полы, принести продукты...
— Маша, прости, туда никого не пускают, кроме родных. Не волнуйтесь, там все в порядке.
— Вы знаете, я очень хочу что-нибудь для него сделать. Если бы хоть кто-нибудь еще любил бы моего отца так, как любил Николай Петрович, он бы прожил гораздо дольше...
И она пришла к нашему дому. Оставила на проходной огромный букет и конверт с деньгами.
— Маша, — звоню ей. — Зачем деньги? Все есть!
— На лекарство, а чем еще я могу ему помочь?
Так любовь отца к Коле перекинулась и к Маше. Это очень дорогого стоит...
Как-то в нашем доме появился Максим Дунаевский. Он был уже кумиром миллионов. Красоты необыкновенной, с молодецкими усами. В 1994 году специально для Коли Дунаевский написал десять песен, которые вошли в альбом «Моя маленькая леди». Коля запел по-настоящему, когда Макс стал с ним заниматься. Это он научил его дышать, передавать эмоции по-актерски, без нажима. Оказалось, что они оба теннисисты, и начались их тренировки. После спектакля Коля ездил с Максом играть. Было уже поздно, но им открывали все закрытые корты. «Это кто, Караченцов? Заходи, сынок, играй!» — сторожиха от счастья расплывалась в улыбке. Они буквально не разлучались. Я даже стала ревновать. Например сидят у нас ужинают, потом Коля идет провожать Макса в Дом композиторов. Через час приходят вдвоем — уже Максим его провожал. Попьют чаю, и снова начинаются проводы. Я даже предложила:
— Может, Коль, ты у Макса заночуешь? Что вы туда-сюда ходите?
— Нет, так интереснее, — засмеялся он.
Помню, как мы поддерживали Максима, когда погибла его мама, ее сбила машина у Белорусского вокзала. Это было для него такой трагедией. Коля часами с ним сидел разговаривал. А когда во Франции у Макса обнаружилась взрослая дочка, Коля напутствовал его перед поездкой: «Еще один ребенок — это хорошо. Но только ты обязательно сдай ДНК!» И тот звонил оттуда:
— Колька, это моя дочь!
— Приедешь, выпьем шампанского!
Они до конца остались друзьями, хотя, может быть, уже и не так часто виделись. Как-то, когда Коля лежал после аварии в больнице, Макс приехал его навестить. Он старался шутить, рассказывал какие-то веселые истории. Когда я через два часа вышла из больницы, заметила на стоянке машину Дунаевского. Подошла и увидела сквозь запотевшие стекла, как он сидит за рулем, а по его лицу льются слезы...
Конечно, не все было так безоблачно в нашей с Колей жизни. Но мы преодолевали трудности, находили в себе силы, чтобы пройти через испытания.
