Когда мы встретились на «Морфии», я увидела совсем другого человека с потухшим взглядом. Он выглядел каким-то запущенным, хотя и раньше носил все эти растянутые тельняшки. Дело было даже не во внешности, бросалась в глаза его душевная неприкаянность. До «Морфия» я снималась в эпизоде картины «Мне не больно». Леша еще не был таким «черным», он порой даже шутил и улыбался. К слову, мой эпизод потом вырезали из фильма. Балабанов извинился: «Ты слишком красивая получилась! А это неправильно». В картине я играла девушку, которая в кафе заигрывала с парнем героини Литвиновой. Леша пригласил меня на премьеру «Мне не больно» со словами: «Только ты там себя не увидишь. Не вписалась». В кадре я выглядела хорошенькой барышней, а он осторожно относился к нагримированным хорошеньким артисткам.
После «Мне не больно» мы не виделись, пока не начались съемки «Морфия».
— Мне пятьдесят лет, я скоро умру, — постоянно твердил Балабанов.
— Да что такое для мужчины пятьдесят? Самый расцвет, — отвечала я.
Но Леша меня не слышал и все больше уходил в себя. Как только мы оставались наедине, он снова повторял: «Я умру». Я думала, это просто депрессия, возрастное, но случилось именно так, как он и предсказывал. Леша часто звонил мне и молчал. «Привет, Свет...» — а дальше пауза. Будто ждал, когда я его разговорю. И я старалась: забалтывала его как могла.
«Морфий» вообще шел у нас трудно. Были бесконечные сцены на морозе, настоящий пожар и чумазые погорельцы в кадре, в автобусе тоже холод, не согреться. В последний съемочный день Балабанов снимал главную сцену под условным названием «купание голых дев»: меня и Ингеборгу Дапкунайте посадили обнаженными в корыто. Корыто притащили в павильон «Ленфильма». Но тут выяснилось, что на студии нет горячей воды. Воду грели кипятильниками, потом оказалось — корыто протекает, стали стелить на дно полиэтилен. А мы с Ингеборгой все это время стояли в холодном павильоне мокрые и полуодетые.
