— У вас были какие-то совместные проекты?
— Идеи были, но так и не реализовались. Мы мечтали записать песню. Она сама ее сочинила.
— Чем бы ты мог заниматься с такой же страстью, как актерством? У тебя же прямо роман с этой профессией, со всеми своими персонажами, с собой, который меняется. Есть что-то такое, что могло бы увлечь не меньше?
— Наверное, я бы был очень хорошим хирургом. Я про себя это знаю. Много раз себя ловил на том, что, попадая в компанию врачей, чувствовал себя там очень комфортно. У них есть знание, что они занимаются действительно чем-то важным, и в этом их предназначение.
— Как понять свое предназначение? Вот как ты понял, что артист?
— Ощутил, что выйти по другую сторону зрительного зала не страшно. При этом можно остаться собой. И в этом переходе есть азарт.
Но, вообще, я актерствовал еще с детского сада. В три года научился читать, даже не знаю как, мне самому очень этого хотелось. Черниговская мне говорит: «Просто гениальный ребенок был». Я половину букв, конечно, не выговаривал, но лопотал так, как народный артист, и все меня слушали. И я всех убеждал, что я Крокодил или Ваня. Это было как-то естественно.
— Когда ты впервые попал в театр?
— Я был совсем маленьким. Это был кукольный театр, спектакль «Три поросенка». До сих пор помню черный бархат сцены и волшебный театральный запах, который услышал впервые. Потом я попал в ТЮЗ, которым руководил гениальный Адольф Шапиро. Каждую неделю я с другом Димой Александровым ходил туда. Спектакли смотрели по многу раз. Именно тогда у меня появилось ощущение, что моя жизнь там, где яркий свет софитов, где люди радуются, аплодируют и эмоции через край. Уже в третьем классе я написал в сочинении на тему «Кем я хочу стать», что хочу быть в ТЮЗе. Причем тогда мне было все равно, в каком качестве — актера, билетера или осветителя, главное, иметь отношение к этому вечному празднику, как я тогда представлял театр.
— В какой семье ты рос?
— В очень дружной и большой. Я еще застал своих прабабушек. Нина Яковлевна Попова, мама моей бабушки, в совершенстве знала несколько языков. Мне она рассказывала дивные истории, например, как однажды выиграла у Маяковского партию в бильярд.
У нее была фантастическая судьба. Она родилась в очень богатой семье. В молодости была невероятной красоты. Короткая стрижка, очень яркая помада, выбеленное лицо. Кожаная приталенная куртка. Очень стильная. Вообще, время начала XX века, Серебряный век — мое самое любимое время. Прабабушка научила меня любить поэзию этого периода. Потому что это была ее поэзия. Я играл Гумилева. А прабабушка его видела вживую, часто рассказывала о нем. Он произвел на нее странное впечатление — очень не понравился. Был капризным, вел себя вызывающе. Ходил в оленьей дохе, с чемоданчиком. Был несимпатичным и каждый раз, смотрясь в зеркало, гипнотизировал себя взглядом и повторял: «Я все красивее и красивее». Он очень хотел стать героем. И стал им.
Прабабушка до своих последних дней курила «Беломор». Именно она научила меня пить водку. Налила первую рюмку, когда мне было шестнадцать. Вообще, с ней было очень интересно. Говорить можно было на любые темы. Никаких запретов. Нина Яковлевна выписывала буквально все существующие журналы и газеты и до последнего дня читала без очков.
— Ты знаешь какие-то семейные легенды?
— Да. Предки были людьми зажиточными, и когда пришла Красная армия, они спрятали золото и драгоценности в мешки с зерном. Но зерно забрали. А вместе с ним и все фамильные драгоценности.
