Во время работы над переделанной пьесой Шекспира произошло нечто, опять открывшее для меня Петра с новой стороны. Главная женская роль изначально предназначалась Ольге Антоновой, под нее Юлик Ким писал все песни — и вдруг в театр приходит молодая актриса Чайникова. Хулиганистая, немного из подворотни, однако чем-то она Фоменко зацепила — и режиссер решил отдать Розалинду ей. А Антоновой ничего не сказал. Узнав об этом, я стала ходить за мужем хвостом:
— Ты должен с Ольгой поговорить!
— А зачем? Она все увидит, когда вывесят распределение.
— Петя, у нее будет инфаркт!
В конце концов убедила: Петр вызвал Антонову, рассказал о замене. Ольга, конечно, страшно обиделась, но хотя бы распределение не стало для нее ударом под дых.
Наверное, у режиссеров свои представления о том, как они могут обращаться с актерами, но меня такое пренебрежение возмущало. На свою актерскую карьеру было наплевать, я жила Петиной жизнью, поэтому обижалась за других, понимая, какую боль им это принесет.
Попутно расскажу похожую историю, которая случилась позже, уже в «Мастерской П.Н. Фоменко» с Витей Гвоздицким. Петр Наумович собирался ставить «Египетские ночи», на роль Импровизатора был назначен Бадалов. И вдруг Карэн решает уйти — вплотную заняться преподавательством. Фоменко приглашает Гвоздицкого.
Витя загорелся, десятки вечеров они с Петром провели в обсуждениях будущего спектакля. Потом актер уехал с мхатовской труппой на гастроли, но постоянно звонил, делился мыслями. И тут в театр неожиданно возвращается Бадалов.
— Импровизатора будет играть Карэн, — заявляет Петр.
Я — в ужасе:
— А как же Витя?!
— Пойми: Карэн — мой.
Про себя продолжаю реплику Петра: «Все, кого выучил и с кем потом создавал театр, — для меня как дети. Ради них пойду на что угодно». А вслух продолжаю допытываться:
— Ну ты ему хотя бы скажешь?
— Нет. А зачем? Сам потом все узнает.
Пришлось мне — когда Витя в очередной раз позвонил — все объяснять и извиняться.
...Причиной ухода Фоменко из Театра комедии стала чиновничья возня вокруг спектакля «Теркин-Теркин». У Твардовского герой, погибнув в бою, оказывается на том свете. И обнаруживает, что и там царит бюрократия и правит номенклатура, имеющая всевозможные блага. Для рядовых же бойцов и тех, кто сгинул в ГУЛАГе, нет даже воды и места, где приклонить голову.
Сначала власти постановку запретили, но когда за нее вступились московские литераторы, фронтовики Даниил Гранин и Михаил Дудин, обсуждение возобновилось и длилось несколько месяцев. Фоменко заставляли убирать целые сцены, вносить правки в диалоги, даже менять декорации. И только искорежив спектакль, разрешили показывать его зрителю. Петр играл Автора, делал это очень интересно, публика рвалась в театр, но то, что постановку оскопили, лишили глубины и злободневности, доставляло Фоменко не только моральное, но и, казалось, физическое страдание.
После премьеры партийные боссы не унялись и продолжали устраивать бурные заседания с участием труппы. Внутри театра начались распри, чего Петр не выносил. За те месяцы, что уродовали «Теркина-Теркина», он дважды подавал заявление об уходе, но его не подписывали. Все решилось, когда мужа вызвали на ковер к первому секретарю Ленинградского обкома КПСС. Романов с ходу принялся отчитывать:
— Как вы можете ставить спектакли, которые бросают тень на нашу великую страну, порочат наше героическое время?
