Думаю, сил Пете прибавило еще и то, что в это время, в самом конце девяностых, рождался новый, ЕГО театр. Московское правительство отдало «фоменкам» здание кинотеатра «Киев», где почти сразу началась реконструкция. Будь иначе, не знаю, как Петр перенес бы серьезные разногласия с труппой Театра Вахтангова. Вдруг выяснилось, что некоторым занятым в «Воскрешении...» актерам пьеса Метерлинка не нравится, а другие не верят, что Фоменко сможет ее поставить. Маковецкий отказался играть святого Антония, его примеру последовал кто-то еще. Фоменко продолжал работать над спектаклем, в основном ради любимой Максаковой. Однажды признался мне: «Иду в Вахтангова как на Голгофу, а когда там заканчиваю и направляюсь к своим ребятам в институт — так просто лечу».
До выпуска «Воскрешения...» оставалось немного времени, но часть вахтанговцев начала Петю игнорировать — его, поставившего шедевры «Пиковую даму» и «Без вины виноватых», на которые ломилась публика! И Фоменко, сказав: «На кой хрен мне это все!» — ушел.
Как и всякий большой художник, Петр постоянно сомневался: в точности и ценности своих режиссерских находок, цельности придуманных образов, готовности каждой сцены и всего спектакля — а если при этом еще и сталкивался с сопротивлением, запросто мог хлопнуть дверью.
Одержимость работой и вечное сомнение в себе не раз играли с Петром злую шутку. В конце шестидесятых он получил возможность поставить «Мистерию-Буфф» Маяковского в Театре Ленсовета. Главный режиссер Игорь Петрович Владимиров благоволил к Фоменко и понимал, что тот может вывести театр на новый уровень. Шесть месяцев, в течение которых шла работа над «Мистерией...», стали счастливым временем: нам наконец не нужно было разлучаться, а в театре Петю обожали даже те, кто не был занят в спектакле, — за отсутствие высокомерия, мальчишеское озорство и умение создать легкую веселую атмосферу.
Прогон спектакля перед критиками, актерами других театров и пробившимися бог знает как зрителями вызвал бурю восторгов. Сдача чиновникам из отделов культуры горкома партии и горисполкома намечалась на пятое ноября — «Мистерия-Буфф», в общем-то, и готовилась к годовщине Октябрьской революции. Но вечно сомневающийся в себе Фоменко заявил, что спектакль сырой, нужны еще прогоны. Занятые в постановке актеры и Игорь Владимиров потом утверждали: если бы сдача состоялась накануне праздника, все прошло бы нормально. Как знать...
Показ властям состоялся девятого ноября. Чиновников от культуры «Мистерия...» привела в негодование: «Это что еще за фарс! Кто позволил отсебятину — у Маяковского нет и половины того, что вы нам тут показали?!»
Поскольку спектакль хотели посмотреть ответственные товарищи из Москвы, разрешили сыграть его еще раз, и уж так и быть — перед публикой. Театральный Ленинград стоял на ушах — все хотели попасть. Среди зрителей оказался и Николай Акимов. За кулисы после спектакля он не зашел, но Юнгер передала мне, что постановка ее мужу понравилась. И вдруг через неделю в «Огоньке» появляется интервью Николая Павловича, где он пускает обидную шпильку в адрес «Мистерии...»: дескать, в зале смеялся только один человек — режиссер. Я почти уверена, что этих слов Николай Павлович не говорил — его заставили под ними подписаться.
После второго показа «Мистерию-Буфф» окончательно закрыли. А следом — и вход для Фоменко во все московские и питерские театры. В начале 1970-го ему пришлось уехать в Тбилиси, где в Русском драматическом театре имени Грибоедова муж за два года поставил две незатейливые, идеологически выверенные пьесы (выбирать не приходилось) — «Дорога цветов» и «Свой остров».
