Мы зашли, это был какой-то ад, неясно, как так можно жить. Во дворе удобства, сарайчики для хранения каких-то продуктов, кран уличный во дворе, тут же стоит замоченное в тазу белье. Благо Кавказ, морозов почти не бывает.
У нас была встреча с главой республики, я говорил о доме, но он объяснил, что Осетия — дотационный регион, и домом Вахтангова заниматься у них нет возможности. Мы уехали. Но идея о восстановлении дома Вахтангова и превращении его в музей с небольшой театральной площадкой не оставляла нас. Когда был объявлен в России Год театра, я как член оргкомитета внес предложение создать на родине Вахтангова в его доме музей и культурный центр, но для этого нужно выкупить у собственников квартиры, провести ремонт. И во всех инстанциях мне было сказано, что сделать это за бюджетные средства нельзя. На всех рабочих заседаниях, когда мы делали план реализации Года театра в России, отвечали так же. Какими-то невероятными усилиями через всякие переговоры мне удалось включить этот пункт в программу Года театра с уточнением, что ответственность за это несет Театр Вахтангова.
— Вы всегда добиваетесь того, чего хотите?
— Стараюсь все доводить до конца. Я решил: коли это будет зафиксировано на бумаге, станет проще. Но ошибся. Шло время, мы топтались на месте. Закончился Год театра, и буквально через два года мы начали заниматься подготовкой к столетию Театра Вахтангова. Об этом даже был издан указ президента. Мы делали программу, в которую вписали и дом Вахтангова. Я понимал: или сейчас, или никогда.
Нужно было расселять дом. Один высокий чиновник из администрации президента спросил:
— Кирилл, ты никогда не расселял коммунальные квартиры?
— Слава Богу, нет.
— А я это делал. И ты даже не представляешь, в какой омут ты сейчас можешь себя и театр погрузить.
Он был прав. Я встретился с жильцами, они начали плакать, истерить, рыдать, что не хотят менять жилье, что здесь жила мама, бабушка. Но мы начали этот путь и прошли его меньше чем за два месяца. Это оказалось не самым ужасным. Потому что когда мы зашли в дом, увидели весь ужас и ад, в котором люди жили. Конечно же, ничего из обстановки прошлого там не осталось, все сгнило. Единственные подлинные вещи из того времени — четыре печные чугунные заслонки, подкова и старая входная дверь, которая помнила еще Евгения Вахтангова. Мы реставрировали ее в столярной мастерской театра, а теперь вернули на родину. Она будет выставлена там как экспонат. Еще на одном из фрагментов потолка мы увидели лепнину, кусочек лепной тяги, которая была в доме Вахтангова.
А дальше с домом стали происходить самые неприятные вещи. Мы начали проводить обследование. Это же объект с массовым пребыванием людей. И после обследования нам было предписано все снести и оставить только две внешние стены, которые являются предметом охраны. Фактически мы стали все строить заново. Над проектом работал наш главный художник театра Максим Обрезков. Он опирался на то, как выглядели зажиточные дома начала прошлого века во Владикавказе. Мы придумали и восстановили анфиладу жилых комнат семьи. Занимались исторической реконструкцией, покупали в Москве, в Питере и во Владикавказе антикварную мебель и предметы быта того времени. Что-то приносили артисты. Например, Саша Олешко купил старинную рамочку и сказал, что это для дома. Я тоже что-то присматривал, фотографировал, отправлял Обрезкову, он оценивал и выносил вердикт: «Нет, это помпезно, это не нужно», но что-то одобрял.
