— А вы могли в любой момент к нему обратиться за советом?
— Нет, такого не было, мол, сейчас позвоню и посоветуюсь. Советы он редко давал, просто из нашего разговора я мог понять, как мне поступить. Делал свои выводы, прислушивался к его отношению к проблеме.
Конечно, он помогал. Например, помог выйти на чиновников, которые занялись моим квартирным вопросом. Он сам никуда не ходил, никакие кабинеты ногой не открывал, он не был хозяином театра, в этом смысле был скромен до безобразия.
Я думаю, если бы надо было пойти и за кого-то попросить, конечно, он бы пошел...
— Он заменил вам отца, можно так сказать?
— Можно, конечно. Например, вспоминаю случай с моим младшим сыном, сейчас ему уже тридцать почти, а тогда было лет пятнадцать, подросток, переходный возраст. И вот я по телефону с Петькой беседую, вдруг Светин говорит: «Ты неправильно с ним разговариваешь, так нельзя. Дай трубку». И дальше он с Петей продолжал разговор. Кстати, сын это запомнил.
— У него не было желания уехать в Москву, чтобы работать в столичном театре?
— Ни одного артиста так не звал Марк Захаров в Москву, как Михаила Светина. Он его уговаривал, обещал двухкомнатную квартиру. И даже был согласен не глядя взять в «Ленком» Брониславу. Михаил Семенович, смеясь, передавал их диалог: «Беру вашу жену. Кстати, как она выглядит?» А он в шутку отвечал: «Да обыкновенная русская баба, колхозница». И это он о Брониславе Проскурниной, актрисе Малого драматического театра! И Андрей Гончаров уговаривал, даже требовал: «Мне нужен Светин!» Но Михаил Семенович думал: «Знаю я вас! Как же, дадите!» Уж очень не хотелось, наконец получив долгожданную квартиру от театра, снова паковать коробки и начинать жизнь заново. Он рассказывал, как они с женой семь лет скитались по подвалам и углам, откуда их выгоняла милиция из-за отсутствия прописки, жили в подвале художественных мастерских, ночевали в гримерках с общим умывальником. Одним словом, не сложилось, и Светин остался верен своему городу Питеру. Такой уж у него был характер.
Мы мало об этом говорили, но я чувствовал, что ему Питер импонирует. Я так понимаю, город соответствовал его настроениям. Тут не так далеко от театра, в центре, есть тихие места, где можно прогуляться и не бояться, что тебя будут дергать.
— Были ли у него увлечения, помимо театра?
— Вы удивитесь, но нет. Он и в жизни был актером, ничего, кроме театра, не любил, ему ничего другое не было интересно. Он любил театр так, что по лестнице бегом поднимался в свою гримерку.
И самое интересное, что он никогда мне не казался взрослым, он себя сам взрослым не ощущал.
И в «Свадьбе Кречинского», и в спектакле «Тень» он плясал, бегал, падал. Он это обожал — падать, вставать, лететь, танцевать. И почти до самого конца в зале раздавался шепот: а сколько же ему лет?
