В середине дня его звонок: срочно приезжай. Встревоженная, помчалась в Переделкино, а там — дым коромыслом, какие-то дамы... И снова рестораны, цыгане, тяжелое похмелье с обещанием поехать к наркологу. Липатов объявлял всем, что уж завтра точно ложится в клинику, а сегодня, мол, надо напоследок куда-нибудь съездить развлечься. Я не спала ночь. Потом еще одну, и еще. Сил не было. Попросила Геру связаться с матерью Липатова или с Татьяной: пусть уговорят его остановиться.
И вот Виль в очередной раз собирается ехать отмечать свою грядущую госпитализацию. Но шофер Паша куда-то пропал. Липатов терял терпение и рвался вниз к телефону, чтобы вызвать такси. Из нового комбайна гремел Высоцкий. Голова раскалывалась. И вдруг под грохот музыки сквозь дымовую завесу, стоявшую в комнате от бесконечного курения, вижу, как распахивается дверь. В проеме три женские фигуры — дочь Липатова, какая-то женщина и маленькая седая старушка. Сзади маячат Гера с Пашей. Сначала следует немая сцена — как в «Ревизоре». Потом согбенная старушка кидается ко мне, вцепляется в волосы и бьет по лицу с криком «Вон!» Я пытаюсь вырваться, боковым зрением замечая улыбку торжествующей Тани.
Не помню, кто освободил меня из рук озверевшей мамаши. У двери столпились писатели. Кто-то протягивал стакан воды, кто-то бумажные салфетки, кто-то гладил по плечу. Незаметно для самой себя я оказалась в комнате Арсения Тарковского и его жены. Они меня утешали, удивляясь, почему Липатов не вмешался. Налили рюмку водки. Зубы стучали, но я смогла выпить, а после заплакала. Вызвали такси, принесли мою шубу, сумку и отправили домой.
Виль позвонил через три дня, просил прощения, сказал, что лежит под капельницей, умолял навестить. Мать свою он осуждал, но объяснял, что в Сибири считается нормальным, если свекровь таскает за волосы невестку. Она, мол, была убеждена, что я сознательно сына спаиваю, чтобы затащить в ЗАГС. Конечно, его объяснения были чистым фарисейством. Родственники прекрасно знали, что никто не заставит Виля делать то, чего он не хочет. Через неделю Липатова выписали, я его простила. В трезвом состоянии он выглядел абсолютно адекватным, умным, чутким человеком. Не стану лукавить — не была влюблена без памяти, но он мне нравился и замуж я вышла бы.
