В последнее время я часто ходила в Вахтанговский театр. Зная, что я в зале, Юра оставался до финального выхода. Обычно он этого не делал. Ему ставили стульчик за кулисами, и он терпеливо ждал окончания спектакля. Кланяясь зрителям, искал меня глазами в первом ряду и улыбался. Это стало нашей традицией, а ведь мы с ним расстались более пятидесяти лет назад... Но оказывается, можно прожить целую жизнь врозь и продолжать любить. Даже то, что Юры больше нет на свете, ничего не может изменить.
Я люблю его до сих пор...
Так получилось, что судьба вела нас друг к другу очень извилистой тропой. До встречи с Юрой я успела побывать замужем и уже собралась было во второй, но... наше случайное знакомство смешало все карты.
Первый раз я вышла замуж, едва мне исполнилось восемнадцать. На Дне открытых дверей во Втором медицинском институте мною заинтересовался доцент одной из кафедр. Я была юной абитуриенткой с двумя косичками, а Юра Лопухин — 26-летним преподавателем.
Ухаживал он за мной очень красиво. Все цветы, которые стояли на столе во время партсобраний, где он председательствовал, после лекций приносил мне. Но я совершенно не была в него влюблена. Лопухин казался мне слишком взрослым.
Мы вместе изучали анатомию человека, а я... просто-напросто хотела сирени! Но мои родители считали, что этот серьезный молодой человек — хорошая партия для такой девчонки, как я. Однажды мама, которая даже переписывалась с Юрой, сказала: «Просто так встречаться со взрослым мужчиной неприлично. Вам нужно расписаться!»
А что неприличного мы делали? Кафе-мороженое, кино, уроки анатомии — безо всякой лирики. Мы даже ни разу не поцеловались. Накануне свадьбы, помню, Лопухин пытался проявить какие-то эмоции, но я решительно вырвалась: «Вот завтра поженимся — и тогда...»
После свадьбы мы сразу же уехали в Болгарию. Я только первый курс успела окончить. Мужа в составе советских ученых пригласили забальзамировать тело «болгарского Ленина» — Георгия Димитрова.
Наш приезд в Софию был окутан безумной тайной.
Никто не должен был знать, чем бальзамируют тело умершего генсека. Нас с Юрой поселили в доме Димитрова. У входа сидел майор, который никого к нам не пускал. В доме вождя поражала невиданная роскошь: хрусталь в серебре, восемь слуг, повар по имени Тошка и официант, сервировавший стол. Вечером я подписывала счета, которые Тошка приносил из магазина. Очень скоро, подсчитав огромные расходы, мы уволили всех слуг и стали обедать в посольской столовой.
Все было настолько засекречено, что вечерами я стирала воротнички Димитрова, которые муж приносил из лаборатории. Впоследствии Лопухин все-таки выдал мне жгучую тайну, чем же советские врачи бальзамировали болгарского вождя.
Это была всего лишь смесь уксусной кислоты с чем-то еще!
В Софию я приехала уже беременная. К великому сожалению, мальчик, едва родившись, на второй день умер из-за отрицательного резус-фактора.
Лопухин отправил меня с одной торгпредшей развеяться на пляжи в Варну. Едва мы там появились, за нами стали все ухаживать. Однажды зашла в номер и ахнула: весь пол был усыпан гвоздиками. Помню, как шла по этим гвоздикам, а цветы громко хрустели. Я сразу догадалась, что это дело рук Володи Червенкова, сына нового генсека Болгарии.
Мужу пришлось еще на год остаться в Болгарии, а я, вернувшись в Москву, восстановилась в институте. Червенков тоже учился в Москве и настойчиво продолжал за мной ухаживать, он требовал, чтобы я уехала с ним в Софию.
Знал, конечно, что я замужем, но это его не останавливало. Каждую неделю мы получали из Софии от его матери ящики с ландышами или гвоздиками, причем в каждой посылке лежала банка черной икры. Конечно, мне льстили эти ухаживания.
Не знаю, вышла ли бы я за него замуж... но тут произошло страшное — у меня диагностировали туберкулез. Как объяснили врачи, сбой дал неокрепший после родов организм из-за солнцепека в Варне.
Юра вернулся из Болгарии не скоро. Я была мрачная, кашляющая, с поддутыми легкими. Врачи лечили меня основательно, и, на счастье, через полгода все прошло.
