И та вдруг согласилась:
— Ты прав, совсем из головы вылетело.
Гриша, никак не ожидавший такого поворота и восхитившийся мудростью жены, тут же все рассказал и был прощен.
Из Малеевки снова перебрались в Переделкино. Мы почти не расставались, и понемногу Виль начал поговаривать о том, что нам пора начать жить вместе на законных основаниях. У меня такая постановка вопроса вызывала сомнения: даст ли развод муж, примет ли Липатов моего ребенка, где мы поселимся? Но Липатов, казалось, уже все решил и начал представлять знакомым «своей невестой». Слухи об этом быстро распространились по писательской братии, и однажды в Дом творчества заявилась Ирина Мазурук. Прошла в комнату, представилась, протянув мне руку. Посидела минут пятнадцать и вызвала Виля в коридор посекретничать. Липатов потом сообщил: Ирина полагает, «у нас с ним ничего не получится, так как я слишком слаба, чтобы преодолеть сопротивление его родственников». А вывод она сделала на основании моего вялого рукопожатия.
И действительно, когда Липатов поставил в известность мать, что хочет на мне жениться, та отреагировала резко отрицательно. Он один раз уже регистрировал брак вопреки ее желанию. Его жизнь по Домам творчества мать вполне устраивала. Там он много писал, а значит, зарабатывал деньги. Возможное появление в жизни сына новой жены грозило большой опасностью. Хотя к тому моменту я стала старшим научным сотрудником, получала неплохую по советским меркам зарплату и не претендовала на деньги Липатова. Кроме того, у меня была прекрасная однокомнатная квартира в центре.
К слову сказать, Виль был очень прижимистым. Себе особо ничего не позволял. В Домах творчества носил два тренировочных костюма, которые отдавал в стирку матери. В присутственные места надевал черный кожаный пиджак. Раз в пять лет покупал новый, потому что появляться в прежнем становилось уже просто неприлично. Но женам все-таки что-то доставалось. Например он сам рассказывал, как после крупного скандала с рукоприкладством в качестве извинения подарил Ирине машину.
