В 1941 году французских евреев начали отправлять в концлагеря. Сутину оставаться в Париже было опасно. Его творчество объявили вне закона: немецкие власти отдали приказ найти, изъять и уничтожить все образчики этого «дегенеративного искусства». С помощью друзей Хаим и Мари-Берта уехали в городок Ришелье. Мэр выдал им поддельные удостоверения и укрыл в ближней деревне. Еще не раз приходилось пускаться в бега и менять гостиницы: парочку отовсюду просили съехать, поскольку Ма-Бе постоянно устраивала скандалы на ровном месте.
В конце концов их пристанищем стал скромный сельский домик. Ели в трактире: спутница больного художника и не думала готовить ему какие-то диетические блюда. Именно тогда он сильно поссорился с Мадлен и передал права дилера другому человеку: то ли она продала без его ведома несколько холстов за океан, то ли отказалась купить какую-то картину, сетуя на неподходящий размер. Сама мадам Кастен винила во всем художника и его отвратительный нрав.
Существует легенда, которую сложно вписать в официальную хронологию жизни Сутина. Разве что он вопреки своей прижимистости оставил за собой апартаменты на Вилле Сёра и решился ненадолго выбраться в столицу, несмотря на смертельную угрозу. И все же уверяют, что под Рождество в оккупированном Париже произошло странное событие: многодневный бал. Его придумали Коко Шанель, Мишель Морган, Макс Жакоб и их эксцентричные приятели.
Большая богемная компания переходила из дома в дом, и везде их встречали нарядно одетые люди и праздничное угощение. Последним стало жилище Сутина. Протиснувшись в квартиру, гости остолбенели. За хозяйским столом вместе с Хаимом сидели слуги, поварята, булочники, а также приглашенное прямо с улицы парижское отребье. Стол был пуст, не считая вазы с алыми гладиолусами.
Правдива эта история в духе «где стол был яств, там гроб стоит» или нет, но только вскоре Хаиму точно стало не до развлечений. Ему предписали носить желтую звезду и запретили покидать деревню. Тревога и страх неизбежно сказывались на здоровье — язвенная болезнь обострилась. В 1943 году художника положили в клинику ближайшего городка. Мнения тамошних врачей разделились: одни настоятельно рекомендовали везти больного в парижскую больницу, другие убеждали немедленно проводить операцию на месте.
