Коллекционер начал показывать работы живописца на выставках, заявляя, что тот превзошел Ван Гога. В популяризации Сутина Барнс отличался особой просветительской щедростью: много лет продавал его полотна американским галереям за ту же цену, по которой когда-то купил, — пятьдесят долларов за каждое, хотя год от года их рыночная стоимость неуклонно росла. Например в 1925-м Зборовский продавал сутинские работы на парижском аукционе по три тысячи франков.
Долгие годы Хаим покорно мирился с безвестностью и нищетой, они были привычны. И вдруг наступила безбедная, успешная жизнь, которой он совсем не знал. Деньги кружили голову. Сутин перебрался в отель, ездил в автомобиле с водителем, покупал дорогую одежду, учился бальным танцам и осваивал с преподавателем французское произношение, покупал бесчисленные шляпы, которые, впрочем, так и не научился носить.
Увы, в этом новом сытом мире Хаим чувствовал себя неуютно, работа превращалась в муку, многие свои картины художник считал бездарными и сжигал все, что вызывало недовольство. Такое случалось и раньше — Сутин мог в клочья изрезать пейзаж, если обнаруживал, что с той же натуры рисовал Кикоин. Но теперь он уничтожал холсты с особым рвением. Бывало, даже пожарные приезжали...
Хаим разыскивал и выкупал свои ранние работы — деньги-то теперь имелись — исключительно чтобы предать их огню. Между прочим, практичный Зборовский приплачивал шоферу художника за то, чтобы тот незаметно подбирал куски холстов, когда свершается очередной акт вандализма. Спасенные обрывки поляк отдавал реставраторам.
В один из дней своей новой жизни Сутин встретил в кафе «Купол» давнюю знакомую из Вильны — Дебору Мельник. Она все-таки добралась до Парижа, лелея мечту стать певицей. Случился роман, и в июне 1925 года женщина родила дочь Эми. Однако живописец категорически отрицал свое отцовство, злобно бросив подруге: «Почему я? Ты переспала со всем Монпарнасом!» По некоторым свидетельствам, Хаим был уверен, что не может иметь детей из-за перенесенного венерического заболевания, подхваченного в виленском борделе. Эми всю жизнь настаивала, что она — дочь Сутина, и став художницей, свои картины упрямо подписывала его фамилией.
