Друзья много пили. Впоследствии знакомые, да и сам Хаим не раз сетовали, что Модильяни буквально его спаивал. Получив деньги, будь то заработок за набросок очередной влюбленной в него пожилой дамы или перевод от матери, итальянец покупал вино (в удачные дни — абсент). Во время попоек Амедео декламировал наизусть «Божественную комедию», а Сутин танцевал как ярмарочный медведь, фальшиво распевая одну и ту же песенку на идише. Однажды дворник обнаружил его в мусорном баке и принял за труп, не сразу разобрав, что перед ним мертвецки пьяный человек.
Модильяни тогда вернулся к живописи, несколько предыдущих лет посвятив скульптуре. Главным его натурщиком стал Сутин. Про обоих в те дни говорили, что «их вряд ли когда-нибудь узнают дальше перекрестка Вавен». Перекресток этот нынче пустовал. Кто-то был на фронте, кто-то просто исчез, особенно иностранцы. Хуже всего жилось выходцам из Российской империи: из-за военных действий им больше недоступны были ни пенсии от правительства или попечителей, ни переводы от родственников.
Редкие оставшиеся в Париже коллекционеры авангардистов не покупали. Единственным оказался Леопольд Зборовский. С этим арт-дилером Сутина познакомил Амедео. Польский поэт Зборовский перепробовал множество занятий, прежде чем нашел свое призвание. Он не просто любил искусство, но чувствовал талант и предлагал крупным торговцам картины художников Монпарнаса. Именно Леопольд стал добрым гением Модильяни, а затем и Сутина, хотя с трудом переносил его грубый нрав.
В 1918 году Зборовский перевез приятелей на юг — подальше от участившихся бомбардировок Парижа. Амедео через год вернулся, а Хаим провел здесь почти семь лет, постоянно переезжая с места на место. Дольше всего он задержался в Сере. Вставал в три утра и проходил двадцать километров в поисках подходящего пейзажа. В столице до 1925-го Сутин бывал лишь наездами.
