В начале ХХ века Леон Бакст буквально взорвал Европу своими декорациями и костюмами для «Русских сезонов» Дягилева. Его признали гениальным сценографом и самым модным модельером. Вскоре слава шагнула и через Атлантику. Сегодня эскиз или картина художника на аукционах Christie’s и Sotheby’s может стоить несколько миллионов долларов. А в Гродно, где Бакст родился, нет даже музея его имени.
Бросив на стол недочитанное письмо, Лев Самойлович, заложив руки за спину, несколько раз задумчиво качнулся взад-вперед. Кажется ему, или птицы, еще минуту назад весело галдевшие в ветвях, вдруг разом смолкли, а летнее солнце поспешно скрылось в облаках?
Ну вот все и кончено. Взгляд его скользнул по вороху только что разобранной почты. В один день сразу полдюжины приглашений: из США, Италии, Англии, Франции. Миланский театр «Ла Скала» ждет синьора Леона Бакста к началу января. Американский импресарио зовет за океан, обещая познакомить с богатыми клиентами, которые наперебой жаждут заказать ему портреты и фасоны новых туалетов. Хозяин известнейшего в Париже ателье Поль Пуаре справляется, обдумал ли мосье Бакст его предложение: двенадцать тысяч франков за двенадцать моделей — по три на каждый сезон следующего 1911 года. Если так пойдет, он сможет диктовать заказчикам любые условия и браться только за ту работу, которую сам пожелает. У кого из художников дух не захватит от таких перспектив? В былые, совсем недавние, казалось, времена за любое из этих писем на восхитительной бумаге он бы отдал полжизни. И вот они ненужной шелухой громоздятся на столе, как гирей придавленные одним скромным конвертом... И тяжкой тоской, затопившей сердце.
Весь последний год он надеялся, надеялся до последнего. Узнав, что Синод отклонил Любино ходатайство о разводе, несколько недель ходил как именинник, уверенный, что теперь-то она оставит свою блажь. Но не таков у жены характер, чтобы отступаться. И вот цель достигнута: прошение, поданное Любовью Павловной Гриценко на высочайшее имя, удовлетворено — брак с Львом Самойловичем Бакстом расторгнут.
Что ж, значит, в свои сорок четыре года он вновь свободен. К тому же известен и даже, может, скоро будет богат. Чего же тебе еще, Лева? Успех истинный, такой, о каком мечтал долгие годы, пенится вокруг как шампанское в хрустальном бокале. Заказы плывут в руки, один выгоднее другого. Вот только счастье, которое, казалось, неизбежно должно прийти вместе с известностью и деньгами, вдруг предательски ускользнуло прочь. Теперь уж, наверное, навсегда.
