Помню, лежала в больнице: карантин, в палату никого не пускали. Сережа каждый день передавал цветы, а потом долго стоял под окнами, чтобы на меня посмотреть. Мы даже сказать ничего друг другу не могли, но это было не важно. Соседки по палате завидовали и вздыхали.
...Однажды меня спросили, что такое любовь, как я понимаю это слово. Никак не понимаю — она либо есть, либо нет. О ней не расскажешь, бессмысленно даже придумывать определения, у каждого оно свое. У нас с Сережей было большое чувство, это все видели.
Но любовь ведь не только счастье: страшно, когда без человека не можешь жить, потому что рано или поздно ты рискуешь его потерять. Только любовь не спрашивает, страшно тебе или нет. Появляется из ниоткуда, и это большое чудо, что она у нас была. Длительное время — не месяц, не два. Мы с Сережей прожили вместе четырнадцать лет. Я ценила каждый момент счастья. Просыпалась и думала: «Боже, за что мне это?» Казалось, оно бесконечно. Сергей умел радоваться и заражал этой радостью всех вокруг.
Когда Сережа уезжал на гастроли, я безумно скучала и считала дни до его возвращения. Муж старался брать с собой в поездки и не очень любил без меня фотографироваться. Однажды он сказал: «Вся моя жизнь — ради семьи».
Вопреки мнению, что люди творческие беззащитны, он был настоящим мужчиной. Многие вспоминают, что в перестройку голодали, мы же никогда не бедствовали. К деньгам Сережа тоже относился легко: «Сколько тебе надо? Я заработаю. Не думай об этом».
Как-то, уезжая, оставил записку: «Целую. Трать деньги, пожалуйста». Это было его жизненным принципом: раз появились деньги, надо получать от них удовольствие. Сергей знал — заработает еще. Гений мог спокойно трудиться аккомпаниатором в детской спортивной школе. «Я занимаюсь на рояле, да еще за это платят», — смеялся он.
