Часто потом думала: может, если бы я не предприняла тот демарш, все было бы по-другому?
Я рыдала не переставая.
«Если ты так его любишь, — сказали папа с мамой, — бери чемодан и ступай мирись».
Я не пошла, ведь он не позвал. Забежал один раз между репетициями, сказал какие-то ни к чему не обязывающие слова. Поняла, что я ему уже не нужна. Отец накричал на Колю:
— Как смеешь бросать молодую жену и ребенка?! Я тебя убью!
— Что вы, Рэм Федорович? Сейчас я соберусь с мыслями, и все будет хорошо, — умаслил его Коля и убежал.
А в следующий раз зашел к нам, чтобы уладить формальности с разводом.
...С тех пор мы с Колей практически не виделись.
Короткие встречи можно пересчитать по пальцам. С дочерью же он общался постоянно.
Во время развода мама сказала: «Ваши проблемы касаются только вас, поэтому изволь сохранить нормальные отношения с Колиными родителями. Они Кате такая же родня, как и мы».
И я изволила, и всю жизнь сохраняю, и в ноги кланяюсь маме, которая сумела убедить меня. И это при моем-то взрывном характере! Катя стала жить на два дома. Коля устроил ее в хорошую школу, занимался с ней музыкой.
«Я Катю обеспечу всем», — сказал он на прощание. И слово свое сдержал. Он был и остается прекрасным отцом.
Мне он никогда не давал ни копейки, но ребенок был обут, одет и обустроен. И Катя его любит. Он часто отправлял дочь за границу, маленькой она ездила с ним, став постарше — одна. И я никогда не возражала. Конечно, на душе порой скребли кошки, ведь мало приятного в том, что твое место заняла другая, а ребенок проводит время в новой семье бывшего мужа. Я пробовала обсудить это с мамой:
— Он же поехал с женой и взял с собой Катю! Как же так?!
— И хорошо, ребенок будет на свежем воздухе.
Катя не рассказывала мне, что происходит в папиной новой семье — ни в одной, ни в другой, ни в третьей. А я и не хотела знать, никогда не интересовалась, с кем он живет и почему. Дочка жалела и оберегала меня.
Так же, как и наши с Колей друзья. Только спустя годы мне сказали, что у него, когда мы были женаты, постоянно случались романы, даже с нашими однокурсницами. А я и не догадывалась, считая, что то искреннее и прекрасное чувство, которое есть между нами, не поддается никаким искушениям. До сих пор не хочу верить в то, что говорят, потому что очень его любила. И еще долго ждала, что Фоменко вернется, но никогда ничего не предпринимала, гордая была.
Мне казалось, мы будем жить долго и счастливо. И недосказанность в этой истории осталась до сих пор. «Вчера еще в глаза глядел, а нынче — все косится в сторону». Я так и не поняла почему...
Десять лет он мне снился, приходил каждую ночь и рассказывал о своей жизни, о которой я ничего не знала.
Бывало, спрошу у дочки:
— Кать, у отца есть черная куртка такого фасона?
— Да, — удивляется дочь, — недавно купил.
Он опять скажет, что я брежу... Удивительное дело, когда я начинаю говорить о Николае хорошо, до меня доходят его отзывы: «Лебедева бредит». Так неприятно... Потому что это не бред, а правда. Из песни слов не выкинешь, и то, что Фоменко был моим мужем, всем известно. Несколько лет назад мы пересеклись с ним на дне рождения внучки. Сидели рядом за столом. И вдруг у меня начало болеть правое предплечье. С чего, почему — непонятно. И тут Коля рассказывает историю о том, как, катаясь на лыжах, повредил правую руку.
— То-то я думаю: что у меня предплечье так ноет?! — сказала ему.
— Какие еще у меня болезни? — тут же схохмил он.
В другой раз я встретила его, забежав к Галине Николаевне. Фоменко сейчас носит на шее странные изделия из металла: то ли кольца, то ли шурупы. Спросила:
— А что это у тебя?
— Вот это, Лебедева, — он ткнул пальцем в одну из этих штук, — означает, что я тебя терпеть не могу. Это, Лебедева, — показал на другую, — что я тебя ненавижу. А вот это, Лебедева, — что ты дура.
И смеется...
Даже упоминание моего имени его раздражает, какая-то не такая я оказалась.
Коля ушел из моей жизни и из театра, а я восемь лет отработала в Александринке.
Но на девятый год службы меня прокатили на художественном совете. Директор театра позвонил, сказал, что это все вражьи происки и чтобы я не вздумала уходить. Но я, гордая, не послушалась. Для меня наступили тяжелые годы. Без работы я стала выпивать.
Сначала мне казалось — ничего страшного не происходит. И дома, и в театре всегда устраивались застолья. Все артисты так живут. Выходишь в массовке в начале и в конце спектакля. В промежутке между выходами — по стакану. Кому-то ничего, а кто-то спивается. До определенного момента все было очень весело.
