Коля потом подбирал на гитаре мелодию, а я переписывала в тетрадку слова.
Я хотела замуж, не скрою, и Коля был не против. Двадцатого июня 1980 года нас расписали во Дворце на Английской набережной. В первый день собрались официальные гости — Игорь Олегович Горбачев, большой друг нашей семьи Бен Бенцианов. Они много и долго говорили напутственные слова, «горько» никто не кричал, а мне так хотелось целоваться. На второй день пришла молодежь — однокурсники, одноклассники. «Горько» кричали до одурения, причем целовались, по-моему, не только мы с Колей. Гостей выносили и штабелями складывали на кроватях, потому что пить никто толком не умел. Короче, было весело. Ближе к ночи Коля унес меня на руках в нашу комнату и запер на ключ, чтобы отдохнула.
На третий день остатки допивали и доедали родители и другие родственники.
Сразу после свадьбы мы сели в «Запорожец», который вел Колин папа, и уехали в свадебное путешествие в Краснодарский край. Спали в палатке, загорали, купались. Коля нырял так, что весь пляж замирал в предвкушении, когда складный, коренастый парень появлялся на пирсе. Фоменко вообще был очень спортивным, окончил школу олимпийского резерва, занимался скоростным спуском на горных лыжах.
Через год после путешествия к морю у нас родилась Катя. Ребенка не хотел никто, кроме меня. Ни моя, ни Колина мамы не были готовы становиться бабушками. Галина Николаевна считала, что мы еще слишком молоды, к тому же неизвестно, как там жизнь сложится. Колин папа занял позицию невмешательства, как и его сын.
Мой сказал, что согласен качать ногой коляску с внучонком, пока будет учить роль. Но в целом настроение родственников было таким, что я отправилась в консультацию брать направление на аборт. Пожилая врач спросила:
— Вы замужем? Жить есть где? Какая у вас квартира?
— Одна трехкомнатная, другая четырехкомнатная... Понимаете, мы студенты театрального, нам учиться надо, — пыталась оправдываться я.
— Бабушки-дедушки есть?
— Есть...
— Тогда я вас не понимаю. И направление на аборт не дам.
Конечно, можно было настоять, пойти к другому врачу, но я вышла на улицу с убеждением — буду рожать. Пришла домой и сказала Коле:
— У нас все-таки будет ребенок.
— Ну и хорошо, — ответил он без особого энтузиазма, но и без сожаления.
Роды были очень тяжелые, я чуть не умерла. Врачи сделали кесарево и занесли какую-то заразу. Лежала с температурой сорок, шов не заживал. Коля переживал, писал мне нежные письма в роддом. Стоял под окнами. Но все плохое проходит и забывается. Когда нас с Катюшей выписали, Колька схватил кулек с младенцем и скрылся из виду. Прибежал, обогнав всех, домой, развернул дочку, а когда мы вошли, констатировал: «Моя девочка».
Бабушки не зря опасались. Внучка оказалась у них на руках, а мы с Колей пропадали в институте, в театре. Правда, Коля неожиданно для всех стал рваться полоскать Катины пеленки. Оказалось, он решил учиться игре на саксофоне. Закрывшись в ванной, Фоменко включал воду, затыкал раструб полотенцем и дудел.
Повзрослев, Катерина всегда могла выбрать: к какой бабушке отправиться — благо они жили в нескольких кварталах друг от друга. Со свекровью Галиной Николаевной мы ладили. Она женщина властная, но радушная и гостеприимная. У нас вечно собирались молодежные компании, ребята оставались ночевать, никому отказа не было. Если и были какие-то претензии, то несерьезные: почему мусорное ведро не вынесли? К тому же Коля всегда вставал на мою защиту.
И у Фоменко были прекрасные отношения с моими родными, в том числе и с Сашей Хочинским. А как иначе, мы же все жили одним актерским миром.
На четвертом курсе мы по обмену поехали в Венгрию. Все покупали шмотки, а Коля — альбомы «Битлз». «Ай да Лебедева! — в эйфории говорил он. — Вместо того чтобы тратить деньги на тряпки, она разрешила мне купить столько пластинок!»
В Будапеште нас с Колей приглашали на разные вечера, мы неплохо исполняли дуэтом песни из репертуара Никитиных, Окуджавы. После одного из таких выступлений я упала в обморок, потому что мы почти не ели — экономили, зато курили и пили сухое вино, которое разносили на мероприятиях. Пришла в себя в машине, рядом сидел Коля и толкал меня локтем: «Мать, да очнись же наконец, ты в «мерседесе» едешь!»
Безусловно, «мерседес» имел мало общего с «Запорожцем» Колиного папы Владимира Ивановича, на котором нам доводилось ездить.
