Однажды он украдкой показал маме фотографию мальчика, очень на него похожего, которую прислали ему по почте из другого города. Посмотри, мол, возможно, это мое. Мама отнеслась скептически, и тема закрылась сама собой.
Дальняя родственница, принимавшая его в Америке, предложила Саше остаться в Штатах насовсем и нелестно отозвалась о Тоне Шурановой. «Не трогайте Россию, — ответил Саша. — Там моя мама, мои березы. И в семью мою не лезьте. Не ваше собачье дело!»
Сел в самолет и вернулся домой.
Если говорить положа руку на сердце, то любимая женщина у Саши всю жизнь была только одна — наша мама. Может, он так привязался к ней, потому что рос без отца.
Бывало, придет к нам радостный:
— Мамочка, я заработал и хочу подарить тебе пятьсот рублей.
— Спасибо, Саня! — мама возьмет деньги и унесет в комнату.
Саша посидит, поест.
— Мамуль, а ты не можешь мне дать в долг пятьсот рублей?
— Да, конечно, Саша.
Снова идет в комнату и возвращает сыну деньги.
— Я отдам, мамуль, обязательно отдам.
Обижаться на него было невозможно. От души подарил, но теперь у него самого нету, а очень надо, и к тому же ведь обещает отдать. Редко когда мама скажет беззлобно: «Ну и зараза ты все-таки!»
Брат панически боялся потерять маму.
А она постоянно переживала, что с ним может что-то случиться. Они были связаны друг с другом как один организм, и хотя мама была очень строгой, их взаимное обожание казалось беспредельным.
В детстве я спрашивала:
— Мам, кого ты больше любишь, меня или Сашеньку?
— Видишь, — отвечала она, — у меня на руке пять пальчиков, какой из них не больно отрезать?
Понятное дело, любой отрезать одинаково больно. Но в конце маминой жизни я убедилась, что Саша был для нее дороже всего на свете.
Мне — ребенку, родившемуся в театральной семье, не было другого пути, кроме как по стопам родителей. Поступала в студию Корогодского. Все отцы обычно за своих детей просят, а мой позвонил Зиновию Яковлевичу и говорит: «Зяма, к тебе моя дочка идет. Если она бездарная, ты ее не бери». Он жил по принципу «в искусстве падающего толкни» и считал это правильным. Тем не менее я поступила. Но у Зиновия Яковлевича была специфическая, очень жесткая система воспитания подрастающего поколения, основанная на принижении достоинств, а не на поощрении талантов. Он и с актерами не церемонился, правда, очень хорошо знал, кому и что можно сказать. Например, Шуранова и моя мама могли еще как ответить, их он не трогал. После того как отец его чуть не убил, Корогодский с ним тоже побаивался связываться. Было это так.
Рэм пришел в театр, а «добрый» человек ему на ухо нашептал:
— Зиновий Яковлевич сказал, что ты не строитель театра.
— Кто не строитель?! Я?! — взвыл Рэм.
Перепрыгивая через три ступеньки, мой грузный папа взлетел на третий этаж, ногой вышиб дверь в кабинет главного режиссера, схватил его за шкирку и попытался выбросить из окна головой вниз, приговаривая: «Так значит, не строитель я, интересно!»
Когда Зиновий Яковлевич разобрал, о каких строителях идет речь, немедленно пошел на попятный:
— Строитель ты, Рэм! Строитель!
— Ну, тогда ладно.
Отец был крут, но отходчив.
Во мне не было того темперамента, чтобы противостоять методам Корогодского, и я от него ушла. Когда сообщила об этом отцу, он взял топор и пошел на меня:
— Фамилию позоришь?! Так я ж тебя сейчас убью!
Слава богу, мама была дома, утихомирила его, пока я пряталась в туалете:
— Рэмчик, она, конечно, мерзавка, но мы с ней что-нибудь придумаем. Не надо сразу топором.
В тот год первый курс ЛГИТМиКа набирал Игорь Горбачев, худрук Александринского театра. И я без экзаменов перевелась к нему.
Для огромной академической сцены Александринки набирали красивых и статных юношей и девушек героической внешности. Мне, как опытной, два года отучившейся, разрешалось сидеть с отцом в приемной комиссии. И вдруг вижу: выходит не пойми какой паренек и читает басню «Лягушка и Вол». Здорово, потрясающе читает. Особенно ему удалась Лягушка.
«Эх, не туда он идет, — шепчет мне батя. — Это же эстрадный актер».
Но тем не менее Колю Фоменко взяли с условием, что он научится выговаривать букву «р». Обещание он сдержал, хотя до сих пор чуть грассирует.
Сказать, что этот самый маленький по росту паренек мне понравился, не могу. Я была молодая, хорошенькая, и у меня было полно кавалеров из тех, кто полностью соответствовал высоким стандартам Александринки.
Учеба еще не началась, мы проходили практику — красили стены в своих будущих аудиториях.
