Иногда мы с Фуфой виделись и в Москве. Сначала Раневская жила в Старопименовском переулке, потом в высотке на Котельнической набережной, там я никогда не бывала. Зато не раз посещала ее по последнему адресу в Южинском переулке. Это была двухкомнатная очень скромная квартира, в которой мне запомнился гарнитур из карельской березы и стены, увешанные фотографиями, приколотыми к обоям иголками от капельниц. Иногда я водила ее гулять — в последние годы Раневской уже тяжело было выходить на улицу одной. Вспоминается такой случай: как-то я пришла проведать Раневскую и застала у нее дома одного актера, фамилию называть не буду. Она себя очень плохо чувствовала в тот день, лежала, укрывшись пледом. А тому господину очень нужно было прочитать ей какую-то пьесу. Раневской же было совершенно не до этого. Сразу вспоминается чеховский рассказ «Драма», в фильме по которому Раневская блестяще сыграла навязчивую литераторшу Мурашкину. Только в жизни все вышло наоборот. Фаина Георгиевна крепко сжала мою руку и долго не отпускала, повторяя сквозь зубы, почти не слышно: «Не уходи!», в то время как артист стоял около меня с шубой, недвусмысленно намекая, что мне пора. Ситуация сложилась очень неловкая, и все-таки мне пришлось уйти.
В последние годы Фаина Георгиевна была очень одинока. И всю свою любовь отдавала собачке по кличке Мальчик — это был беспородный пес, которого она подобрала на улице. Сама она с ним не справлялась — Раневская о себе-то с трудом могла позаботиться. И Мальчик всегда имел нянек, которые периодически менялись. На мой взгляд, это была отвратительная собака. И дело даже не в том, что она ужасно выглядела. Просто у Мальчика был дурной характер. Пока ты молчишь — и он молчит, но стоит тебе заговорить, как пес начинал истерически лаять. Как-то раз, когда я уже работала на радио и у меня была собственная ежемесячная программа, мне надо было сделать с Фаиной интервью — к юбилею Любови Орловой. Мы приехали к Раневской с аппаратурой — а тут собака не дает даже рта открыть. Я спросила:
— Что же делать? Как быть?
На что Фуфа задумчиво произнесла:
— О-о-о-о, моя собака живет, как Сара Бернар, это я живу, как сенбернар.
Кое-как в итоге Мальчика заткнули. На записи того интервью случилась еще одна история, сегодня ставшая уже «бородатой». Фаина, рассказывая о таланте Орловой, который она ценила весьма высоко, произнесла слово «феномен» с ударением на последнем слоге. И я поправила ее:
— Фуфочка, по недавно утвержденной норме правильно делать ударение на «о». Надо перезаписать.
Я была с оператором, который записывал все на огромный магнитофон, в те годы диктофонов еще не было.
— Включай, деточка, — сказала ему Фаина и произнесла: — Феноме?н, феноме?н и еще раз феноме?н, а кому нужен фено?мен — пусть идет в жопу!
Эту запись я принесла в редакцию, в кулуарах она имела огромный успех: все хохотали, слушали и переслушивали.
Я уже упоминала, что у Фаины Георгиевны стены были увешаны фотографиями. Там покупные открытки с умильными собачками перемежались с фотопортретами знаменитейших современников. На всех — дарственные надписи: Ахматовой, Качалова, Шостаковича, Твардовского. На первый взгляд выглядело как странная мешанина. Но если присмотреться, то можно было уловить некоторое сходство между людьми и соседствующими с ними собаками. В этом была очень тонкая ирония, характерная для Раневской. Помню, меня еще потрясло, что среди портретов признанных корифеев встречались и фотографии совсем молодых артистов, например Владимира Высоцкого. А ведь Раневской шел уже девятый десяток. Спрашиваю:
