Была у Мальчика и «обязанность»: дверь в квартиру Раневской никогда не запиралась, а он лежал у входа и облаивал всех входящих, предупреждая хозяйку о гостях. Не реагировал он только на меня, я могла спокойно войти, даже переступив через него. Услышав лай Мальчика, Фаина Георгиевна, обыкновенно расхаживавшая по квартире в мужской майке-алкоголичке и вытянутых на коленях штанах, успевала накинуть фланелевый тяжелый халат сиреневого цвета.
Иногда Раневская просила проводить ее в кулинарию — «купить мяско для Мальчика». Кулинария находилась на улице Горького. В то время там стояли скамеечки, раскрашенные в радужный цвет. Фаина говорила: «Ой, я устала, мне надо посидеть». Садилась на скамеечку и громогласно отпускала комментарии в адрес прохожих. Я отпрыгивала от нее и делала вид, что я здесь ни при чем, но она мне не давала замаскироваться: «Таня, только посмотрите, какая задница, разве можно так ее обтягивать?!» Как-то одна прохожая ее осадила: «Вы пожилая женщина, как вам не стыдно!» Фаина Георгиевна была очень огорчена, что ее назвали «пожилой», пристыдили и не признали в ней великую актрису.
При всем ее непростом характере у Раневской было немало друзей, и на ее день рождения всегда собиралась компания. Столом занималась некая Тамара — поклонница и приятельница Фаины Георгиевны — грузинка. Она приезжала с пирогами, причем привозила их в коробках разной величины, но пироги всегда были точно соответствующей коробке формы, не знаю, как ей это удавалось. Они были из слоеного теста с капустой, очень вкусные. А Иечка Саввина запекала индейку. В последние годы гостями были Сергей Юрский и Наталья Тенякова, Елена Камбурова, Анатолий Адоскин. Помню, как-то впорхнула Рита Терехова. Она вошла стремительно, в чем-то необыкновенно красивом, красном, развевающемся. С порога метнулась к ногам Фаины Георгиевны и весь вечер смотрела на нее снизу вверх влюбленными глазами.
Иногда приходила соседка по высотке — Галина Уланова. Даже на фоне рафинированных гостей Раневской она смотрелась инопланетным существом. В Улановой все было идеально: и стрижка, и руки, и маникюр, и фигура, и поза за столом. Помню одно ее платье в китайском стиле из плотного шелка абрикосового цвета с вышитыми хризантемами. На фоне нас всех Уланова выглядела, будто она не настоящая, а вырезанная из журнала. Галина Сергеевна была третьей супругой Завадского. Когда он отправлялся в Большой театр посмотреть на Уланову, Фаина Георгиевна острила:
— Опять пошел на рыдалку.
Ее, конечно, переспрашивали:
— Может быть, на рыбалку?
— Нет, — говорила Раневская. — Он сидит в ложе Большого и плачет от умиления.
Все эти меткие словечки Раневской, ее колкости, выходки и капризы, выдумки и сценки, которые она разыгрывала, — все это было так неожиданно, оригинально, за этим было так интересно наблюдать... Но однажды нам пришлось с Фаиной Георгиевной расстаться. За два года до ее ухода мы с Алексеем уехали по работе в Афганистан. Общение с великой актрисой перешло в эпистолярный жанр. В одном из последних писем она написала, обращаясь к Алеше: «Все больше и больше по тебе тоскую. Все думаю, вспоминая, с какой любовью маленького носила на руках. С годами любовь стала расти и превратилась в огромную привязанность. Ведь ты у меня теперь один любимый...»
Со временем я поняла, что мы не случайно встречали ее на Тверском бульваре, когда по субботам возвращались из Союза архитекторов. Дело было не в воздухе, который лучше, чем в Швейцарских Альпах. Скорее всего, она нас специально поджидала. Потому что, в сущности, Фаина Георгиевна была очень одинока. А мы были ей и благодарной аудиторией, и собеседниками, и младшими родственниками...
2017—2018 годы
