Жена подружилась с гостьей, которая неделю осматривала наши культурные ценности. Когда уезжала, спросила, сколько стоят мои картины.
— Дорого, — ответил я, — дорого...
— Вы не думайте, я не бедная.
Галия купила одну, улетела в Израиль, а через год купила вторую.
После продажи этих работ я стал более серьезно заниматься живописью. Примерно в то же время мой друг искусствовед Леша Ларионов сделал открытие. В Эрмитаже, где он работает, хранится подготовительный рисунок Рубенса к картине «Снятие с креста». На нем крест смещен вправо. Специалисты ранее утверждали, что это бунт художника против канонов. Алексей предположил, что правая часть рисунка просто отрезана. По всей видимости, Рубенс планировал написать триптих с крестом в центре, а другие фигуры расположить на боковых панелях. Потом передумал и поместил все фигуры на центральной панели, но рисунок дал возможность реконструировать первоначальный замысел художника...
Открытие Леши надо было проиллюстрировать, и он попросил дорисовать отрезанную часть. Сначала я написал ее в стиле Рубенса. Получилось симпатично, и Леше понравилось, но мне чего-то не хватало. Понимал: это не совсем правда... Чтобы вышло убедительнее, стал разбивать рисунок мастера на какие-то конструкции, искал линейные и композиционные ходы Рубенса, те же ходы продолжил в отрезанной части. Все фигуры — и его, и свои — сделал схематично, чтоб показать, как изначально могла бы выглядеть композиция. Получилось эффектнее, чем первый рисунок. Друг сделал доклад и имел успех, а мне очень понравились конструкции, которые нарисовал, я всегда был склонен к поиску более простых форм, считая Казимира Малевича и Владимира Татлина такими же классиками, как мастера Возрождения. В общем, именно благодаря Рубенсу я придумал принцип — сделать главным в композиции конструкцию. Все ее прячут, а я вытащил наружу. Хотя и забросил скульптуру, но не был уверен, что навсегда, и картины писал таким образом, чтобы потом с них можно было делать скульптуры. Поэтому сам принцип компоновки моих работ отличается от живописного. Традиционные художники думают по-другому, для них главное — впихнуть пространство картины в раму, у них всегда много воздуха, даже крупные формы занимают не весь холст. Я же, наоборот, вытаскиваю картины из рам, поскольку скульптурный рельеф так устроен.
Еще я вдруг почувствовал цвет. До Югославии плохо понимал, что это такое. Там же увидел, какие художники все яркие, иначе и невозможно. Там горячее солнце, синие горы, там другой темперамент. Стал понимать, что с цветом тоже нужно работать, старался экспериментировать и сам себя развивать. Как-то написал две картинки под Матисса, использовав три краски: ядовитые синий, зеленый и красный. В сочетании они дали довольно спокойную гамму.
