В тот день 1836 года во дворце царило оживление: в Санкт-Петербург прибыли картины итальянских мастеров, купленные в Лондоне по наказу императора. В их числе была и знаменитая «Мадонна Альба» кисти Рафаэля Санти. Николай I ждал ее с особым нетерпением. Знал ли он, что нежный облик Богоматери, возможно, написан с женщины, чья жизнь весьма далека от библейского сюжета?
Старый нотариус развернул лежавший перед ним свиток и обмакнув перо в чернильницу, весь обратился в слух. Сколько таких свитков он исписал за долгую жизнь — не подсчитать. Конечно, в конторе найдутся расторопные молодые писцы, которым можно поручить рутинную работу, лишь проследив за соблюдением протокола. Но на этот раз лучше сделать все самому. Человек, к которому его вызвали, особенный.
Он вхож в самые высокие сферы, общается с папой Львом Х и всесильным банкиром Агостино Киджи. При этом искренне любим и простым людом. Порой его останавливают прямо на улице, чтобы поцеловать руку как своему господину или святому отцу. А ведь этот синьор не священник, не банкир и даже не дворянин. Рожденный тридцать семь лет назад в такие же, как сейчас, весенние дни Страстной недели 1483 года, он был наречен Рафаэлем и стал художником, как и его отец Джованни Санти. И вот сегодня Рафаэль Санти выскажет свою последнюю волю.
Услышав, как больной откашливается, готовясь начать диктовку, нотариус поерзал на стуле, усаживаясь поудобнее, и через мгновение его перо уже скрипело под рукой. Скоро он разобрал в хриплой речи Рафаэля имя женщины, о которой в Риме судачили уже почти десять лет: «Половину моего дома завещаю Маргарите Лути...»
Аккуратно записав это, нотариус и ухом не повел. А про себя подумал, что его клиенту для большей ясности стоило бы добавить: Форнарине, то есть булочнице — ведь именно под таким прозвищем девушку упоминают те, кто желает обсудить не только таланты маэстро Санти, но и его грехи. Да-да, грехи, а как иначе назвать неосвященное Господом сожительство? Остается удивляться, что на этот блуд смотрит сквозь пальцы всемилостивейшая церковь. Впрочем, дело стряпчего не мораль, а земные богатства умирающего, которые надлежит разделить в соответствии с его последней волей. И нотариус застрочил дальше, благо отходящему в мир иной художнику было что завещать друзьям и близким. А ведь не прошло и двенадцати лет, как этот человек явился в Рим...
