Разумеется, для графини Апраксиной его чувства недолго оставались тайной. Но опытная в светских делах дама не стала раздувать скандала. Мягко, но решительно удалив художника из своего дома, матушка Марии Владимировны сделала вид, что все произошедшее не более чем досадное недоразумение. Некоторое время осторожная Софья Петровна даже продолжала поддерживать с Ивановым относительно любезную переписку, тем временем подыскивая дочери достойного мужа. И он, конечно же, сыскался! Именно такой, как нужно: молодой, богатый, хорошей фамилии. Граф Сергей Васильевич Мещерский. В 1851 году у них с Марией Владимировной родилась дочь Софья.
Впрочем, некоторые биографы художника вслед за Софьей Петровной склонны считать, что никакого романа между Марией Апраксиной и Александром Ивановым и в самом деле не было. Просто несбыточные мечты человека, смертельно уставшего от одинокой жизни, истосковавшегося по ласке и теплу. Внимание же к нему Марии Владимировны оказалось не более чем светской учтивостью. И все же, все же...
Как ни неопытен и неискушен был в светской жизни Иванов, он тем не менее был художником, а значит, умел проникать в чувства людей. Даже невысказанные.
«Молодая дева, знатного происхождения, соотечественница, добрая душою, полюбила меня горячо... Простила мне недостатки и уверила в своем постоянстве. Если я не отвечу на это Святостью своей жизни, без сомнения буду подлец из подлецов», — записал он в дневнике во время поездки на север Италии в сентябре 1847-го.
И несколькими строками ниже: «...после кофе в Ельветико я почувствовал боль в животе, приписал это отраве, по обыкновению моему с некоторого времени [склонен] так думать. Но если это и преследование, то преследование матери, заботящейся о благосостоянии своего дитя. Она рассуждает по-женски. Она не может вникнуть во всю высоту нового значения моего — Художника Христианского, Художника Русского»...
Эти строки ознаменовали первые признаки начинавшейся болезни: телесной, а возможно и душевной. С каждым годом Иванов будет все чаще повторять всем и каждому, что его хотят отравить, что пообедав вне дома, неизменно чувствует тошноту и боль в животе. Под конец жизни художник почти прекратит ходить в рестораны и кафе, а оказавшись там по настоянию друзей, станет отодвигать от себя блюда, поданные официантом, и выхватывать взамен тарелки у соседей по столу. Он и умрет от желудочного недуга. Смерть спишут на свирепствовавшую в Петербурге холеру. Хотя вполне возможно, что была она следствием совсем другой болезни, много лет медленно сводившей художника в могилу, в то время как даже самые близкие друзья, подсмеиваясь над его жалобами, списывали их на чудачества...
