Разумеется, ухаживать за Витторией художники пытались и раньше, но она отвергала все притязания, равно как и просьбы позировать обнаженной. И вдруг... Чем приворожил ее этот русский? Может, дело в том, что простотой характера и веселостью походил на знакомых ей с детства соседских парней, а вовсе не на погруженных в свои размышления и творческие поиски мэтров? Так или иначе, но между Витторией и Григорием вспыхнул роман. За несколько недель картина была написана и отослана в Петербург. А еще несколько месяцев спустя Григорий по непонятной причине вдруг стал стремительно терять зрение...
Господи, как легко проводили в письмах родные Александра параллели между «непозволительным» поведением Лапченко и обрушившимся на него недугом. Не только отец, даже младшая сестра Маша считали себя вправе делать внушения: «Не следуй примеру Лапченко, итальянки вскружили ему голову. Бог наказал его, лишив зрения». О, как многозначительно звучали сообщения отца о том, что картина Лапченко не понравилась в Петербурге: «Художник не вникнул хорошо в сюжет свой и представил зрителю не ту Сусанну, о которой говорит нам Священное Писание в Библии, а какую-то натурщицу, поставленную в позицию, чтоб прельщать зрителя». И добавлял, что государь, посещая выставку в академии, провел супругу мимо сего полотна, сухо заметив: «Тебе тут смотреть нечего».
Для Александра же болезнь Лапченко означала лишь одно: с мечтой о Виттории следует проститься навеки. О том, чтобы попытаться отбить любимую у больного друга, он и подумать не мог. Лишь утешал то товарища, то его невесту. «Отдаляю от себя узы супружества... я предчувствую, что мне не добраться до берега», — написал он в тот год бывшему однокашнику Измайлову. А потом в его жизни появилась Тереза.
Едва имя это мелькнуло в мозгу, как Александр Андреевич резко одернул себя: «Нет-нет! Даже мыслям о ней нет места там, где живет образ такой невинной девы, как Машенька!» Похоть, похоть и ничего более не привязывало его к этой особе. Но похоть отныне побеждена. Ей более нет места в его жизни! Только одухотворяющий труд и чистое супружеское счастье. А это значит, что даже само воспоминание о Терезе следует вытравить из души. Вытравить так же безжалостно, как травят деревенские бабы гнусных рыжих тараканов: кипятком, кипятком...
