Гойя, конечно, даже не догадывался, что этим циклом «для себя» открыл эпоху романтизма в живописи. Понимал одно: что никому и ничему не подражает, даже самой природе. Однажды он напишет: «Где люди находят в природе линии? Я вижу одни лишь темные тела и светлые тела, плоскости, которые приближаются, и плоскости, которые удаляются, рельефы и пустоты. Мой глаз никогда не видит ни линий, ни частностей. Моя кисть не должна видеть лучше, чем я».
Стоило Франсиско вернуться в Мадрид, как скончался Байеу, недавно собиравшийся его хоронить. Зятю и отошло место директора живописного отделения Королевской академии. Он снова очутился в гуще светской жизни и барахтался в лавине заказов — а на пороге уже поджидала любовь всей его жизни, которой предстояло стать легендой.
Она имела невероятно длинное имя и очень высокий титул. Ее происхождение было покруче, чем у сидящих на троне Бурбонов: Мария дель Пилар Тереса Каэтана де Сильва и Альварес де Толедо. Супруга герцога Медина-Сидония, маркиза Виллафранка, Хосе Мария Альвареса де Толедо и Гонзага. Дочь герцога де Уэскара. Наследница дедовского титула герцогов Альба, символа предельной жестокости и неумолимости. Замуж она вышла в двенадцать, после чего титул герцога Альба достался мужу, которому едва исполнилось восемнадцать. Богатством чета обладала непредставимым, собственно, никого в Испании богаче не было.
Помимо происхождения и состояния герцогиня слыла еще первой красавицей страны. Ей наперебой пели хвалу, и Мария Тереса Каэтана ее заслуживала, поскольку поразительная красота в ней сочеталась с редким умом, очарованием, остроумием, свободой мысли и слова и экстравагантностью. Она могла позволить себе любой вызов и нарушение правил — и, прямо скажем, не пренебрегала этой возможностью. Слухи о ней ходили по всей стране — от светских гостиных до сельских трактиров. Одни утверждали, что высокомерная гордячка никого вокруг не замечает, другие рассказывали, что она запросто может обсудить с уличными мальчишками бой быков, третьи шептали, что беспутна и развратна, четвертые восхищались ее благочестием.
Она то увлекалась всем французским, подхватив знамя казненной Марии Антуанетты и едва не превосходя ее в неуемном прожигании жизни, то ударялась в патриотизм, но не забывала найти повод для ссоры с королевой-итальянкой, которую терпеть не могла. Когда Костильярес убивал быка в честь королевы, публика молчала, но если тореро заваливал его в честь герцогини Альбы, ревела от восторга. Женщины страстно завидовали ей, мужчины страстно в нее влюблялись. Сама же она воспылала чувствами к придворному художнику — первому и главному в стране, чего уже никто не оспаривал. У нее должно быть все самое лучшее, а Гойя — лучший.
Однажды она пригласила его в гости — вместе с высокопоставленными вельможами, до этого Франсиско видел прекрасную донью только издали. И немедленно влюбился... Их разделяло шестнадцать лет: ей тридцать, ему уже к пятидесяти. Вскоре Гойя признался в письме: «Теперь я знаю, что такое жить». Он писал ее портреты и в каждом зашифровывал их связь, иногда с почти вызывающей открытостью. Герцог Альба внезапно умер в сорок лет, детей супругам Господь не дал.
