Валерий смутился:
— Коля, ну хватит уже...
— А это жена гения, — продолжил Москаленко, — Лида. Которая, к счастью или к сожалению, не имеет к кино никакого отношения. Она учительница.
Проводили старый год, выпили за новый — и пошли танцевать. Все девчонки в носках или чулочках, а Лида — в туфлях на высоченном каблуке. Танцуем, всякие па выделываем, и вдруг мою ногу пронзает дикая боль. Лида, «приземляясь» после подскока, со всей силы наступила мне каблуком на мизинец и соседний палец. Белый носок тут же окрасился кровью. Я тихонечко, не привлекая внимания, вышла из круга и поковыляла в ванную.
Промываю рану — открывается дверь. На пороге Валера. Вид виноватый:
— Моя корова вам ногу отдавила?
Улыбаюсь через силу:
— Ничего страшного. Царапина. Вы идите танцевать, я скоро вернусь.
Потом Валера скажет мне, что был потрясен: «Лидия, случись с ней подобное, такой бы вой подняла! Всей компании праздник испортила бы».
И о втором потрясении он мне тоже поведал, хотя рассказанный им случай даже не помнила. Был морозный день, я снималась в какой-то картине на «Мосфильме», а Валера ставил в ней автотрюки. В двигателе машины что-то засбоило. Он открыл капот и хотел голыми пальцами отвинтить какую-то железку.
— Постойте! Что вы делаете? — я стащила с руки замшевую, расшитую бисером белоснежную варежку и протянула ему.
— Она же испачкается — вам не жалко?
Я пожала плечами:
— Это же только вещь. А вот ваши руки мне действительно жалко.
С каждым днем Валерий нравился мне все больше, но я не позволяла себе и думать о том, что между нами могут завязаться отношения. Смущала не разница в возрасте (ему — тридцать, мне — сорок один), а то, что он женат.
Но однажды Валера сказал: «Знаешь, мы с Лидией будем разводиться, — наверное, прочел в моих глазах испуг или вину, потому что сразу бросился успокаивать: — Не кори себя ни в чем — мы начали с Лидой отдаляться друг от друга задолго до нашей с тобой встречи. Пять лет назад у нас родился мертвый ребенок. Через два года жена забеременела двойняшками, но и их выносить не смогла. В душе каждый винит в этих бедах другого, и пропасть между нами все шире. — Я молчала, и после минутной паузы Валерий заговорил снова: — Ты умная, проницательная женщина и наверняка все давно заметила. Я люблю тебя».
Даже после этого признания еще месяца два я не позволяла Валере «ничего лишнего». Наверняка продержала бы оборону до официального развода, если бы не случай. Мы приехали в гости, Леонтьев, сев за стол, плеснул в бокал коньяку и мигом его осушил. Я, увидев это, обомлела:
— Валера, что ты делаешь? Мы же на машине! Кто ее обратно поведет?
— Ты, — улыбнулся Леонтьев. — Зря я, что ли, учил тебя управлять автомобилем?
Смотрю, он еще себе рюмку наливает. А у меня даже чай в горло не лезет — с ужасом прокручиваю в голове маршрут, по которому придется рулить — от Мосфильмовской до Ленинского проспекта.
Вышли из гостей в первом часу ночи. Я села за руль Валериного «бьюика», который он своими руками собрал и несказанно им гордился. На улицах народ головы сворачивал, глядя вслед его роскошной машине.
Едем со скоростью сорок километров, а у постов ГАИ и вовсе до тридцати сбрасываем (прав-то у меня нет!). Вот и мой дом. Наконец-то! Вдруг из-за пивного ларька вываливается мужик и останавливается, раскачиваясь из стороны в сторону, посреди дороги. Валерка орет: «Жми на тормоз!», а я со страху — на газ. Леонтьев выхватывает у меня руль и резко его выворачивает. «Бьюик» влетает правым боком в чугунную решетку. Меня трясет, на Валере тоже лица нет. Выползаю кое-как из салона, Валера выбирается за мной — дверь с его стороны размякушило так, что открыть невозможно.
Стою около «бьюика», причитаю:
— Ой, Валера, что же я наделала?!
Он берет меня за руку:
— Да ладно тебе! Еще из-за какой-то железки расстраиваться будешь! Попробую отремонтировать, а не получится — новую, лучше этой, соберу!
Я была поражена его немелочностью, отсутствием преклонения перед вещами — даже такими дорогими.
В ту ночь он остался у меня. И задержался на двадцать с лишним лет.
Мы жили душа в душу. Валеру сразу принял Павлик, которого я вместе с бабушкой и дедушкой перевезла в Москву. Мои родители к Леонтьеву относились с глубоким уважением, а его мама меня просто обожала.
Спустя год я забеременела, однако выносить ребенка не смогла. По словам врачей, «виноват» в этом был не мой возраст, а две сделанные в браке с Борисом операции. Доктора посоветовали больше не рисковать.
Удивительно, но моя неспособность родить Валере ребенка нисколько не сказалась на наших отношениях. Я много думала об этом и пришла к выводу: наверное, между Валерой и Лидой не было сильной, всепонимающей и всепрощающей любви. Такой, какая случилась между ним и мной.
Леонтьев несколько раз предлагал оформить отношения, но я отказывалась: «Зачем, Валера? Люди ставят штампы в паспорта, чтобы дать будущему ребенку фамилию отца. А у нас детей не будет».
Я по-прежнему активно снималась, часто уезжая в другие города. Валера тоже много работал, в том числе и в киноэкспедициях. Вернувшись домой, мы никак не могли насладиться друг другом, по нескольку дней не выходили из дома.
В начале девяностых и у меня, и у Валеры работы почти не стало. Фильмы не снимали, киностудии были отданы под склады и автосалоны. Отсутствие ролей, тяжелая болезнь и смерть любимого папы, серьезная травма, полученная Валерой на соревнованиях по спидвею: 1993 год — едва ли не самый черный в моей жизни. Но это и год, когда я совершила поступок, которым вправе гордиться.
