Тогда он еще ничего не знал о сирени и стал в любую свободную минуту учиться: штудировал дореволюционные каталоги, забегал в чудом сохранившиеся ботанические сады, разыскивал все имевшиеся в России сорта легендарной французской фирмы «Лемуан и сын» (именно «лемуановским» был любимый куст сирени его детства). Поездки по стране стали счастливой возможностью отовсюду привозить черенки. Если Колесников слышал незнакомое название сорта или узнавал о красивой сирени в чьем-то саду, ехал туда, чтобы посмотреть и купить отростки. В семье шутили, видя, как он идет с очередным кустиком или веткой: «Опять с хлыстиками?»
Порой очередной хлыстик расцветал — и оказывалось, что такая сирень у Колесникова уже есть. Тогда куст становился подвоем для закрепления новых сортов или основой для его знаменитых кустов-букетов, на которых порой одновременно цвело больше двадцати сортов. К 1923 году его коллекция стала лучшей в стране.
Однако на этом Леонид останавливаться уже не хотел. Им владела мечта создавать собственные сорта. Сеять семена он начал почти одновременно со сбором коллекции и в результате первых экспериментов отобрал два: Пионер и Джамбул. Для скрещивания селекционер придумал, например, такой способ: подвязывал близко друг к другу на кусте-букете ветки, смазывал их сиропом, набрасывал марлевый полог. Под него набивались насекомые и переносили пыльцу с одного сорта на другой. Он твердо верил, что совсем скоро люди захотят не только хлеба, но и цветов. Еще Леонид впервые любил и был любим — а для творчества нет ничего более вдохновляющего, чем взаимное чувство.
После возвращения с фронта Колесникову удалось устроиться водителем в ЧК — ненадолго, но там он встретил женщину, которую полюбил на всю жизнь. Олимпиада Николаевна Якиманская работала в аппарате Дзержинского и была дамой незаурядной: красавица, прекрасно образованная, знавшая шесть языков, дочь известного московского музыканта. Вскоре они поженились. Супруга поняла и разделила страсть Колесникова — сирень и роскошный сад на Соколе.
