Поскольку Василий Сталин проживал на экране большой отрезок времени, пришлось к финальным сериям поправиться на десять килограммов, чтобы обрести одутловатость. Для меня это не составило труда, обожаю мучное — пироги, лепешки и особенно хачапури. Я же хоть и родился в Москве, но во мне течет грузинская кровь.
Папа Рауль Севарович (наверное, бабушка вычитала красивое имя в каком-то романе и решила назвать им сына) — инженер-проектировщик, в свое время перебрался в Москву из поселка Сачхере, что находится в ста километрах от Тбилиси. Там и сейчас живет наша родня. В столице он встретил мою маму — Марину Антоновну. Она до недавнего времени работала в ЖЭКе, сейчас сидит дома с бабушкой. Я помогаю родителям, в состоянии себе это позволить.
А на папиной родине в Грузии, увы, побывал лишь однажды, лет в тринадцать. Когда началась интенсивная актерская жизнь, времени ездить к родственникам совсем не стало. Надеюсь когда-нибудь туда наведаться.
Но вернусь к Василию Сталину. Сериал прошел с большим успехом. Думаю, не только потому что Василий интересен как исторический персонаж, мы постарались, рассказав о трагических обстоятельствах его жизни, вызвать к нему симпатию, сочувствие. Гинзбург общался с Бурдонским и говорил, что Александр Васильевич (царствие ему небесное, прекрасным был театральным режиссером) высоко оценил наши усилия, я ему понравился. Это тоже Сережина заслуга, он умеет снимать такое кино. Прошло пять лет с момента показа «Сына отца народов» по телевидению, а ко мне до сих пор подходят люди: «Это же вы — Вася Сталин?» Значит, не зря работал, зрители запомнили.
Когда Сережа Гинзбург предложил главную роль в сериале «Волчье солнце», тут же согласился. Мой герой — чекист, внедренный в стан врагов, чтобы предотвратить наступление белогвардейцев через польскую границу. Действие происходит в середине двадцатых годов прошлого века. Снимали во Львове — этот потрясающе красивый город впечатляюще смотрится на экране. Да и актерский состав не подкачал, отлично работалось с Максимом Лагашкиным, Александром Робаком, Катей Климовой, поляком Яном Фрычем.
А вот с лошадьми общего языка не нашел. Не получалось у меня скакать легко и непринужденно. Умные животные, видно, ощущали, что я перед ними робею, да что уж там — боюсь! Снимали эпизод, где с Андреем Мерзликиным ведем диалог сидя верхом, а потом должны выехать из кадра и помчаться. Оказалось, наши кобылки — родные сестры, причем моя — старшая. И вот закончили разговор, я дернул поводья. Лошадка развернулась и понесла! Ее сестричка с Андреем в седле рванула следом. Когда понял, что остановиться не удается — животное не слушается, парализовал страх. Что есть мочи кричу: «Спасите!» Каскадеры выстроились на нашем пути в цепочку, взявшись за руки, но лошадь вильнула в сторону и понеслась дальше. Я от отчаяния хотел спрыгнуть на ходу, потом вспомнил, что делать этого нельзя, попадешь прямиком под копыта. Так и доскакал до загончика, где эта поганка обычно отдыхала. Руки-ноги трясутся, каскадеры подбежали, помогли слезть. Гинзбургу ответственно заявил: «Все, больше в стремя ни ногой!»
