Спустя несколько месяцев после того как маму парализовало, кто-то из знакомых посоветовал: «Таня, наймите круглосуточную сиделку, иначе надорветесь!» И большая удача, что на помощь нам пришли замечательные женщины, взявшие на себя все домашние заботы. А я, Леня и Алеша хватались за любую работу, чтобы покупать лекарства и платить сиделкам. В нашей семье все звукорежиссеры. Муж Леонид Вейтков работал на фильмах «С любимыми не расставайтесь», «Гостья из будущего», «Водитель для Веры», начинал проект «Ералаш», с которым я сотрудничаю по сей день.
Как-то незадолго до дефолта папа сказал: «Того, что заработал, хватит не только нам с Ниной на старость, но и Тане с Лешей останется». Все его накопления сгорели. Я никогда не знала, сколько лежит на сберкнижках, но догадывалась, что немало, ведь Иван Рыжов считался одним из самых высокооплачиваемых актеров в СССР...
Когда мамы не стало, папа просил Бога забрать его следом. Не понимал, зачем жить, если рядом нет любимого человека. Тоскуя, создал себе микромир, в котором Ниночка по-прежнему жива — разговаривал с ней, продолжал читать вслух книги.
У него все чаще кружилась голова, болели ноги, и однажды, споткнувшись, он влетел рукой в стеклянную дверь. Стекло разбилось — из глубокого пореза полилась кровь. В 2004 году, сразу после смерти отца, я во всем винила врачей Боткинской больницы: не зашили сразу рану, не поставили капельницу с физраствором, поздно перевели в реанимацию, а сейчас понимаю — он все равно бы ушел, поскольку последний год без мамы оставался на этом свете только потому, что мы его не отпускали.
Панихида в морге Боткинской больницы прошла скромно. Отец часто повторял, что не хочет никаких печальных торжеств ни в Доме кино, ни в Театре киноактера. Людей пришло не очень много, но, думаю, папу это не расстроило бы — все его друзья давно умерли, ведь ему был уже девяносто один год. По рангу артисту Ивану Рыжову полагалось быть упокоенным на Ваганьковском или Троекуровском кладбище, но он хотел лежать только на Перепечинском, рядом с Ниночкой, которая не была ни народной, ни заслуженной.
Алексей: В середине девяностых его пробовали на роль Льва Толстого. У нас сохранились фотографии — сходство поразительное. Дедушка очень хотел сниматься, говорил, что эта работа может стать главной в жизни. Но режиссера не устроили руки актера — крестьянские, узловатые. Дед тогда очень расстроился и даже то, что картина не состоялась, его не порадовало. Сейчас я нашел бы слова, которые его утешили бы: «Вспомни про горы игрушек, которые ты нам привозил с концертов и творческих вечеров. Про маленького мальчика, подарившего тебе любимого плюшевого олененка, и про девочку, которая специально для тебя сшила собачку. Ты был для них образцом дедушки — сотни тысяч детей хотели бы иметь такого. И поверь, звание «всенародный дед» гораздо важнее, чем самая главная роль».
