— Он сам такой же был.
— Это точно. Вообще, более непрактичного человека я не знаю: он деньги все время терял, телефоны терял, крали у него все. Он очень смешной, просто сплошная комедия, его жизнь сплошная комедия, если бы не такая трагедия в конце... Мы едем один раз в поезде, как обычно в одном купе. И он такой смешной, в длинной, до колен вытянутой майке. Потому что мы все едем, давно уже едем. Ему постирают майку, принесут, а она все длиннее и длиннее становится. И он, как в платье, ходит по поезду. Я просыпаюсь, он говорит:
— Масечка, вставай. Я все сделал, смотри, как я прибрал, у нас все хорошо, вот столик, смотри, как чистенько, сейчас кофе закажу, будем завтракать с тобой.
Это он позаботился. Но я понимаю, что ночью сняла все свои драгоценности, положила на стол, и их нет. Я говорю:
— Валер, а здесь лежали мои кольца, серьги, браслеты...
Он говорит:
— А-а-а, сейчас принесу!
Бежит в мусорный бачок в поезде и начинает там рыться и приносит. Он это сгреб все в салфетку и выбросил, не глядя, что делает. Он вот такой. Но эту его нелепость и неприспособленность к жизни я принимала. Зато любые вопросы ему могла задать, он так хорошо разбирался и в религии, и кто кем и кому приходится из библейских персонажей... Вообще не было вопроса, на который он не знал бы ответа. Откуда у него это, непонятно. Он что, читал много? Он, битый своим пьяницей-отцом, обруганный за то, что он такой урод, что у него одна нога короче другой. Он не знал хорошего детства, красивой жизни, но у него был вкус к этой жизни, как у какого-нибудь принца.
Но это только Валера такой, я второго такого не знаю. Он уникальный и прекрасный человек. В основном артисты все о себе да о себе говорят, они неприступны, у них дистанция, а Валера для всех был открыт, иногда даже слишком. Помню, как устроил какой-то фантастический пир. В каком-то городе, куда мы приехали со спектаклями, гастролировал цирк лилипутов. И как-то я пришла в гостиницу и мне показалось, что я сошла с ума — вестибюль полон каких-то гномов. Их много, человек семьдесят, и все пьяные, будто пьяные дети. Валера всех напоил, не понимая, что им мало надо. Но я Валеру за все готова была простить. Он был добрейшим человеком, когда мы играли с ним на сцене, он меня вдохновлял, говорил: «Цыкочка моя, Цыкочка, ты гений, мой гений».
Но потом с ним разошлись многие продюсеры, которые предлагали антрепризы. Они не хотели с ним связываться — неизвестно, что он выкинет.
— А что же вы?
— А что я? Куда меня берут, туда и иду. Не могу сказать: «Возьмите Валеру, а то не буду играть». И потом, Валера тоже в этих поездках и мотаниях по стране не очень нуждался. Он и в театре работал, и свой курс студентов вел, который обожал и боготворил.
Но мне всегда Валеры не хватало на сцене. Возможно, нужно было бы что-то совместное все же придумать. Но этого не случилось. Я много о чем жалею. Но у меня одно оправдание — я не очень умна.
— Вы к себе беспощадны.
— Но я думаю, моя глупость — это мой плюс, потому что молодыми долго сохраняются люди неумные. Ум съедает человека. И вообще для актера очень опасно быть умным. На моей памяти самые лучшие артисты — просто дурачки. Гениальный дурачок (в хорошем смысле) Иннокентий Михайлович Смоктуновский. Я с ним снималась в нескольких фильмах.
— «Дамский портной» и «Хочу в Америку».
— Да, в этих. Смоктуновский был очень странным. Я им восхищалась, а мне говорили: «Ты с ума сошла, да он неискренний...» А у меня не было такого ощущения, я себе доверяю в этом. Конечно, он был влюблен в себя. А кого еще можно больше любить, чем самого себя, лучшего в мире артиста? Он знал себе цену. Как-то мы сидели, выпивали после съемки, и я спросила:
— Вы чувствуете, что вы гений?
Он улыбнулся вот так, от уха до уха, и говорит:
— Да, Танечка.
А почему он должен это прятать, скромничать? Ну второго такого до сих пор нет на земле. Так же как Чуриковой второй такой нет и не будет никогда. Марлон Брандо — уникальный артист, гений, на уровне животного существовал, но, по-моему, он был полным идиотом в жизни. Но это гениальные дурачки — в хорошем смысле, не в оскорбительном. Я вот считаю, что я полная дура.
— В чем же?
— В том, как я живу. Я могла бы жить иначе. Предположим, столько не работать, отдыхать, сделать что-то выгодное в этой жизни. Я делаю только одни глупости. Если покупаю дом, то потом не знаю, как его продать, и в результате просто дарю, только чтобы у меня его не было.
— Что за дом, если не секрет?
— Ничего нет секретного. Я построила два дома — для дочки и для сына, совершенно случайно они выбрали два одинаковых проекта в одном поселке в Софрино. Одинаковая архитектура была. Все там было — теплые полы, ковры, телевизоры, люстра от потолка до пола свисала. Пожили они там с маленькими внуками, может быть, полгода — и все, дальше не захотели. Все это просто выброшенные деньги. За этот дом просто нужно было постоянно платить, а еще за участок. Газа там нет, чтобы провести, нужно еще какие-то миллионы набрать. Я, спонсор этой красивой жизни, как-то поняла, что не справляюсь. Там довольно долго никто не жил. Для них Москва комфортнее, да и для меня тоже. Огороды и загородные дома — это вообще не мое. И я решила от домов избавиться. Один дом у меня кто-то за полцены схватил и прямо на руках меня носил, не веря своему счастью, а я говорила: «Да, да, только возьмите!» А второй дом ушел бесплатно. И земля тоже, а в тех местах это очень большие деньги.
