— То есть вы и режиссером, и драматургом для себя стали — просто универсальный солдат.
— Да. Все же не просто так нам дается, не для того, чтобы мы обиду в себе копили и впадали в какое-то уныние, а для того, чтобы мы двигались куда-то. Вот, значит, можно теперь и так.
— В одном из интервью вы говорили, что мечтаете умереть на сцене.
— Хотелось бы, конечно. Но немногие заслужили такую смерть. Не потому, что так красиво, в красивом платье королевы, нет. Это слишком шикарно. Такую смерть и смертью не назовешь, это прямо какой-то гимн самой себе. Но я сейчас об этом не мечтаю. У меня одна просьба — никому не доставлять никаких хлопот. И даже думаю, что и хоронить-то не надо, надо меня где-то развеять у трех вокзалов. Как мне говорил один продюсер: «У трех вокзалов развеем». А Шура Ширвиндт говорил: «Тебе поставим надгробие — телефон», когда мы ездили на гастроли вместе с Театром сатиры, а я каждые 20 минут бегала и говорила по телефону: «Как Филипп, мама, вызвала врача?»
— Это прекрасно, что вы можете смеяться и над собой, и над такими темами.
— Это помогает жить. Надо как-то сопротивляться, нельзя пугаться того, что неизбежно.
— А как отпускать дорогих людей, которые уходят? Например, ушел Валерий Гаркалин, с которым вы и дружили, и играли на сцене. Мне повезло, я видела ваш дуэт, и, мне кажется, вы были рождены друг для друга как артисты, как партнеры.
— Да, мне с ним невероятно повезло. Никто его не понимал и не чувствовал, как я. Он гений такого же уровня величайшего, как Иннокентий Смоктуновский. К нему так никто не относился. Какие-то ролишки давали. Вот единственная удача в кино — это «Ширли-мырли». Он величайший недооцененный артист. А еще такого образования человек, такой культуры, это только от Бога. Какие он стихи писал! Он отвечал на любые вопросы, он мог любую лекцию прочитать на любую тему. Он говорил мне: «Ну Масечка, как ты этого не понимаешь, как ты этого не знаешь? Масечка, ну ты совсем дурочка».
— Есть мнение, что многие хорошие артисты как раз дураки.
— Мне кажется, все великие артисты дураки.
— А как же Смоктуновский? Как же Миронов?
— Знаете, не такие уж они и умные. Ум мешает актеру. Гаркалин — это редкость, исключение. Думаю, он один из всех артистов насколько талантлив, настолько и умен. Он такой прозорливый! Как он видел все, как понимал студентов, как студенты его любили. За что он ни брался, был гением.
— Как вы с ним познакомились?
— Мы встретились в Ялте на отдыхе. Он был такого цыганского типа. Зеленые глаза, вьющиеся черные волосы, сияющая улыбка Помню, он выходил из моря такой загорелый и жутко мне понравился. Кроме красоты у него было нечеловеческое обаяние. Его все полюбили сразу, я в том числе, и по приезде в Москву, когда у меня появилась эта пьеса «Ну все, все... все?», я ему позвонила, он прочитал и говорит: «Ну ты с ума сошла, нет нормального материала. Но ладно, только ради того, чтобы с тобой что-то сделать, я соглашаюсь».
Партнер — это, как правило, или любовник, или муж — и в процессе репетиций завязываются какие-то отношения. Но Валера и тут был исключением, ангелом, с которым грех заводить роман. Более того, я очень любила Катю, его жену, и никогда бы себе это не позволила.
Репетировать с ним было легко и прекрасно. Он меня многому научил, и в первую очередь правильному гротесковому существованию. Поначалу трудно освоить этот очень острый рисунок, но мне понравилось. Знала, что я трагикомическая актриса, но что могу играть такой трагедийный гротеск, когда зрители сначала смеются, а потом плачут, не подозревала. Сам он меня потряс своим спектаклем «Стриптиз» Мрожека, который очень долго шел в студии «Человек». Он так играл, что все премии мира были его. Так артист не может играть, только в мультфильме персонаж, которого перерисовывают каждую секунду.
Валера — для меня бесценный подарок. У нас с ним такие отношения были, как будто мы муж с женой, прожившие вместе 50 лет, когда уже нет различий, кто мальчик, кто девочка. В поезде то я ему стелила постель, то он мне. Он меня укрывал, кормил, за мной ухаживал, и я за ним следила. Мы голые ходили друг перед другом перед каждым спектаклем, ведь очень часто у нас была одна на двоих гримерка...
В моей жизни все комично, за что ни возьмись. Все мне так и говорят: «Ну Татьяна Григорьевна, ну что же вы? Ну как же вы? Зачем же вы?» Я не могу ответить на эти вопросы. Надо мной все смеются, мне это приятно, быть какой-то недоумной. Валера Гаркалин меня любил именно за эти качества, за то, что я нелепая какая-то, я вызываю все время смех.
