С самим Глузским была невероятная история, когда он лежал в больнице, причем в реанимации, у него почти отнялись ноги, а у нас заявлена «Чайка» и все билеты проданы... Его герой по действию пьесы вставал с инвалидного кресла и убегал. Понимаю, что надо все отменять, и позвонил за день до спектакля Михаилу Андреевичу предупредить. Он вдруг говорит: «Попрошу сына, он меня выкрадет и привезет. Ставь декорации». И действительно уговорил своего сына Андрея, тот за час до начала привез отца в «жигулях», мы на руках внесли Михаила Андреевича и посадили в кресло. Так и сыграл. Когда начались аплодисменты, он вдруг неожиданно встал, поклонился и не смог дальше идти... Его подхватили, унесли за кулисы, отвезли в больницу, в ту ночь ему ампутировали ногу, через месяц он умер.
— Какая мощь в человеке!
— Я так его любил... Вы бы слышали, какие они с Мироновой шуточки отпускали! Я рассказываю об этом в своих книгах. Гастроли в Риге, мы в Юрмале. Раннее утро, море. На пляж выходит Глузский в длинных трусах. Вдруг я вижу, что в белой ночной сорочке на балконе появляется Миронова. Говорю Глузскому: «Вон, смотрите, ваша Джульетта».
Он без секунды сомнения разворачивается в ее сторону:
Им по незнанью эта боль смешна.
Но что за блеск я вижу на балконе?
Там брезжит свет. Джульетта, ты как день!..
И она отвечала ему шекспировскими строчками! Я чуть не плакал, наблюдая за великими стариками...
В этот момент подъехал мотоциклист, на сиденье за спиной у него была привязана охапка роз. Останавливается и сообщает, что министр культуры Латвии просил передать розы для Марии Мироновой. Она, услышав, отреагировала. «Ромео, я жду тебя!» — крикнула парню.
Когда я привел Миронову первый раз в наш театр и решил зачем-то объяснить, что это за уникальное историческое здание, она меня прервала: «Деточка, когда не то что тебя, когда твоих родителей не было на свете, вот здесь, в большом зале ресторана «Эрмитаж», стояли пальмы, столы с накрахмаленными скатертями, у каждой тарелки лежало по девять вилок и ножей. Мой папа приводил нас на воскресные обеды. В этой ложе пел Шаляпин, Качалов читал стихи, а мы учились есть и слушать, поэтому не надо мне рассказывать, где и что здесь».
