Да, Татьяна Васильевна могла быть жесткой, резкой, бескомпромиссной, но в ее требованиях всегда присутствовали здравый смысл и логика. Она грандиозная актриса и режиссер — я очень много от нее получила и в профессиональном, и в человеческом плане. Есть у Дорониной еще одна редкая черта — последовательность. Если уж она поверила в тебя, придется очень постараться, чтобы разочаровать. Помню, шла читка новой пьесы и я никак не могла уловить суть, характер героини, на которую меня прочили. Остановилась на половине реплики, поднялась со стула и с трудом выговорила:
— Простите, но, по-моему, я не гожусь на эту роль — не справлюсь с ней.
Все ждали, что сейчас будет...
— Ничего, ничего, — глубоким грудным голосом спокойно говорит Татьяна Васильевна. — Я знаю, вы справитесь. Продолжайте.
— Почему все-таки ушли из МХАТа, раз так хорошо все складывалось?
— Молодой была, хотелось чего-то еще. Казалось, пласт классического театра отработан, пора двигаться дальше, экспериментировать, пробовать себя в чем-то новом. Например в театре «Сфера», где актер со зрителем нос к носу, — там зал круглый, нет «четвертой стены», тем более Еланская время от времени напоминала о приглашении в труппу.
Умные люди отговаривали:
— Таня! Доронина так хорошо к тебе относится, в скором времени получишь и звание, и квартиру.
Отвечала:
— Меня это не интересует!
Написала заявление на имя Дорониной: прошу уволить меня по собственному желанию сразу по окончании сезона. Дата, подпись. Хорошо, что Еланская перехватила меня с этой бумажкой: «Таня, с такими величинами, как Доронина, подобное непозволительно! Нужен благовидный честный предлог, и у тебя он есть — проблемы со связками, из-за чего порой полностью теряешь голос. Во МХАТе большие сцена и зал: чтобы слышал зритель в последних рядах, необходима луженая глотка. Так в заявлении и объясни».
Мудрая Екатерина Ильинична оказалась права: все, кто уходил из театра, невольно становились предателями, а меня Татьяна Васильевна и после увольнения звала играть в спектаклях, пока не подготовят замену.
— Таня, вы упомянули Марата Башарова, назвав его другом. Но ведь у вас во время учебы в «Щепке», кажется, был довольно долгий роман?
— Я считаю: дружбы чистой воды между мужчиной и женщиной быть не может. В нашем с Маратом случае любовь вклинилась в середину дружбы.
Друзьями мы стали еще на первом курсе — сидели рядом на лекциях, вместе готовили этюды, всегда смеялись.
Замуж вышла на третьем курсе — за приехавшего из Питера необычайного рыжеволосого, белокожего, статного красавца, да еще и певшего под гитару. И именно Марат был моим свидетелем на свадьбе! У всех невест в этом качестве выступали подружки, а у меня друг.
Эдик был старше меня лет на пять. Помню, глядевшая в щелочку Элька Болгова шепотом позвала: «Девчонки, смотрите, какой лев пришел!»
За новеньким бегала половина студенток «Щепки», было видно, что ему это нравится, но в ЗАГС он пошел со мной — чему предшествовал непростой роман. Мы действительно были друг в друга влюблены, Эдик с первой встречи покорил моих родителей, особенно маму — ну как же, парень из культурной столицы, задушевно поет под гитару, цитирует стихи...
Наш брак продлился чуть больше месяца. Еще до свадьбы мне намекали: мол, Эдик тебе изменяет. Я приходила к нему с прямым вопросом:
— Так это или нет?
