Я приняла ее приглашение, но не сразу, а спустя пару лет, которые прослужила во МХАТе имени Горького у Дорониной. Это особая страница в моей жизни, чуть позже расскажу о ней отдельно, а пока о мощном спектакле Еланской «В лесах и на горах» в «Сфере» по романам Мельникова-Печерского, где играла яркую героиню с трагической судьбой Фленушку. После премьеры ко мне подошел Коршунов:
— Таня, вы очень хорошая актриса.
Секунду смотрела на него молча, на языке вертелось: «Когда-то мне были важны и ваше мнение, и добрые слова. Сейчас я в этом не нуждаюсь. Уже сама все про себя знаю». Сдержалась, дежурно ответила:
— Спасибо.
На смотрины во МХАТ ходили большой компанией, но Доронина взяла одного мальчика и трех девочек. Причем в этой очереди я шла последней — видимо, не такой уж яркой казалась на фоне остальных. Зато потом все повернулось на сто восемьдесят градусов: в первый же год Татьяна Васильевна поставила спектакль со мной в главной роли. Это была комедия по пьесе Педро Кальдерона «Дама-невидимка». Я играла испанскую донью, для которой костюмеры сшили роскошные, но очень тяжелые платья: корсеты, кринолины, каменья. Дополняли образ высокие каблуки, парик, перья и сложный грим. Первоначально моя однокурсница должна была играть эту роль во втором составе, но потом ее перевели в массовые сцены. Маша наверняка обиделась, потому что должна была обидеться...
Наряжая меня перед прогоном, костюмеры уверяли: вот увидишь — все это тебе поможет быстро войти в образ и заиграть. Ага, конечно! Я в этом платье еле ноги передвигала. Еще сдуру поинтересовалась у партнера по спектаклю Антона Королькова:
— Я первый год в театре — так страшно. Как играть, чтобы Доронина была довольна?
Ждала, что Антон меня успокоит, даст дельный совет, а он тяжело вздохнул:
— Не поверишь — я каждый раз, выходя на сцену, чувствую себя пушечным мясом.
Утешил, ничего не скажешь. А тут еще Маша, догоняя выстроившуюся на сцене массовку, бросила на ходу: «Ой, какой грим — тебе ужасно не идет!» Сейчас вспоминаю ее слова с улыбкой — для актерской среды, где жестокая конкуренция, такое вполне нормально.
На прогон вышла в жутком состоянии: сначала напугали до смерти, потом еще и помоями облили. Доигрываю сцену, во время которой сидела на деревянной банкетке, поднимаюсь с нее и иду в правую кулису. Вдруг из зала голос Дорониной: «Таня, ты что, совсем охренела?» Сердце падает вниз, оборачиваюсь в полной растерянности: вроде и текст правильно сказала, и держалась как велели — величественно... «У тебя банкетка к платью прицепилась, и ты ее за собой волочишь, — продолжает Доронина. — Не чувствуешь, твою мать, что ли?!»
Еще одним испытанием стал спектакль «Лес» по Островскому, в который Доронина меня срочно вводила. Сама Татьяна Васильевна гениально играла Гурмыжскую, и на немногочисленных репетициях мне казалось, что она страшно недовольна тем, что делаю я. В таком душевном раздрае и вышла на сцену.
Премьера прошла успешно, зал устроил долгую овацию. Жестом призвав публику к тишине, Доронина сказала: «Я хочу, чтобы вы поприветствовали молодую талантливую актрису...» Стою и перебираю в уме, о ком Доронина может говорить. Кому-то повезло... И вдруг слышу свои имя и фамилию. Кто-то из партнеров выталкивает меня вперед. Зал аплодирует стоя. Никогда не забуду этот момент, переполнявшие душу чувства гордости и благодарности Дорониной.
