Когда Таня вышла замуж за Мартиросяна, мы стали реже видеться. Так сложилась жизнь. Она родила Лизу, я все время ездила с гастролями, мне надо было зарабатывать. Мы созванивались, изредка ходили друг к другу в гости. Как ни приду к Тане, у нее сидит Наташа Селезнева, ее новая подруга. Она даже меня Наташей стала называть. Я не обижалась, но почувствовала, что не нужна ей. Мы не ссорились, обид никаких не было. Развела нас жизнь, и все.
Когда случилось горе с Витей, я старалась не беспокоить никого своими несчастьями. Все Витины друзья приходили ко мне сами. Однажды моя Света встретила на Ленинградском вокзале Таню.
— Как Галя?
— У нее беда: у Вити инсульт. Он не говорит и не ходит.
Я ждала, что Таня хотя бы мне наберет, зная ее отношение к моему мужу. Но она за пять лет ни разу не позвонила и не пришла...
Трагедия произошла за Полярным кругом, в маленьком городишке Нягань. Это был 1987 год. Витю в шутку все называли «подарком женщинам к Восьмому марта». И надо же, именно Восьмого марта на сцене его парализовало — инсульт. Он с трудом допел песню, его вынесли со сцены на руках и увезли в больницу, лежал в коме три недели. Витины друзья прислали целый санитарный вагон, выписали из Тюмени лучшего врача, чтобы он сопровождал его до Москвы.
Настало очень тяжелое время. Всю жизнь я прожила как за каменной стеной, а тут осталась с бедой один на один. Он делал за меня все, даже на комсомольские собрания ходил. Я привыкла к этому, мне казалось, что иначе не может быть. А оценила, когда с ним случилась беда. Он произносил два слова: «мада» и «манада». Только я понимала, что он имеет в виду. Как-то приехала мама. Когда она увидела, в каком Витя состоянии, с ужасом спросила:
— Ты что, так и собираешься жить?
— А как по-другому?
— Я бы не выдержала... Наверное, определила бы его куда-нибудь.
— Мама, что ты говоришь? Ты же блокаду пережила и папу ждала всю войну!
Она всего два дня у меня побыла и уехала, не выдержала. Хотя безумно любила своего зятя. У мамы с папой была война. У меня была своя война, которая тоже длилась пять лет...
По-другому я просто не могла поступить, даже речи не могло быть бросить Витю. Хотя его как фронтовика обеспечили бы уходом, прекрасным санаторием, где за ним ухаживали бы. «Отдай его в санаторий хоть на месяц. Отдохни!» — советовали мне. Но я такого даже не представляла...
Я еще не осознавала, что Витя никогда не будет говорить, да и ходить тоже. Тормошила, всюду брала с собой. У меня появилась ответственность за жизнь другого человека. Ни разу не заболела за это время, боялась упасть на улице. Кроме меня у него никого не было рядом. Витя целовал мне руки, за любую мелочь благодарил взглядом. Болезнь его не озлобила, он излучал только добро, все мужественно переносил. Старался по пустякам меня не беспокоить. Только один раз был в больнице. Все друзья Вити у нас собирались, приходил и Микаэл Леонович. Его обнимали, плакали, он общался со всеми на своем тарабарском языке, был окружен любовью.
