В комнатке стояли родительский диван и письменный стол, за которым мы ели и работал папа. А ночью из стола выдвигали ящик и в нем я спала. Наши соседи были настоящими уголовниками по фамилии Налетовы. Папаша с гармошкой, в валенках и пальто поверх трусов, и сынок, периодически возвращавшийся из тюряги. Их радостные встречи переходили в поножовщину.
В доме напротив по улице Горького тоже в коммуналке жила первая папина жена. Когда тетя Таня уехала с Галкой работать в театре в Гродно, нам сказали, что ее две комнаты пропадают и туда надо срочно вселиться. Что мы и сделали. В той, которая поменьше, папа устроил кабинет, а жили в большой. Вдруг возвращается в Москву тетя Таня с Галкой — не сложилось у нее в Гродно. Конечно, мы потеснились и стали жить все вместе, перегородив большую комнату.
С Галкой мы дружили, я ее слушалась — все-таки сестра на пять лет старше. Галя до школы учила меня читать, ставила отметки. Помню такой эпизод. В нашей коммуналке жили старухи — бывшие владелицы всей этой площади, и у них в коридоре стоял огромный сундук. Галка сажала меня на него и строго приказывала:
— Варвара, повторяй за мной!
Я, чувствуя подвох, все же подчинялась.
— Сталин...
Я:
— Сталин.
— Это...
— Это...
— Гитлер!
Я шепчу, не смея ослушаться:
— Гитлер.
А Сталин был еще жив! Один раз, услышав это, папа в ярости дал Галке подзатыльник: «Не морочь ребенку голову!» Но дух свободы он из нее так и не выбил. Галя поступила в Литературный институт, откуда ее выгнали за «антисоветскую деятельность и создание сионистской организации». В этой организации, кстати, не было ни одного еврея!
Мама относилась сложно к тому, что живет в одной квартире с бывшей женой мужа. Она страшно ревновала отца. Тетя Таня, бывало, весело кричит из-за перегородки: «Алешка, иди к нам борщ есть!» Папа шел, а мама переживала. Хотя ревновать было нечего — там уже все давно закончилось. Но она все накручивала себя, воображала...
