Они столкнулись на вернисаже Натана Альтмана, в зале, где висел его знаменитый портрет Анны Ахматовой. Акимов шел в сопровождении актеров и учеников, Елена — навстречу. Деться ей было абсолютно некуда — не бежать же назад. Когда они поравнялись, Николай Павлович заключил ученицу в объятия и участливо спросил: «Деточка моя, вас пытали?» «Деточка» залилась покаянными слезами. Акимов поцеловал ее, принялся утешать.
Вдруг вспомнились слова, сказанные у гроба Николая Павловича Георгием Товстоноговым: «Ну вот, теперь не с кем воевать...» Великий Гога считал Акимова своим единственным оппонентом.
За два года после ухода Мастера в кресле худрука побывало несколько режиссеров, которых труппа скоренько съедала за то, что не обладали и тысячной долей акимовского таланта и обаяния. А в 1970-м Театр комедии возглавил человек, для начала поработавший «большой метлой»: кого-то из актеров отправил в реквизиторский цех, кому-то дал понять, что самое большее, на что могут рассчитывать, — выход в массовке. Труппа заняла глухую оборону — и началась война. Не желая в ней участвовать, я ушел. Мог бы, конечно, попроситься назад к Корогодскому, и он бы меня взял, но, во-первых, гордость не позволяла, а во-вторых, я уже принял решение перебраться в Москву. Кроме творческого мотива был еще и житейский: в двадцать два года хотелось оторваться от родителей, избавлявших чадо от любых проблем, и наконец организоваться в мужика.
Приехав в столицу, я за пять дней показался в семи местах! Без лукавства, конечно, не обошлось. И возглавлявшему «Маяковку» Гончарову, и Равенских из Пушкинского, и Бобылеву из Станиславского, и Голубовскому из Театра имени Гоголя, и Хейфецу из ЦАТСА, и Рапопорту из Театра миниатюр в саду «Эрмитаж», и Андрееву из Ермоловой я пел одну и ту же песню: мол, и на актера-то пошел учиться только потому, что с детства обожал вашу режиссуру! Не думаю, что кто-то купился на неприкрытую лесть, однако после показа программы, которую подготовил для «смотрин», меня взяли во все перечисленные труппы. Провал ждал только в «Сатире»...
