Только тогда я понял, кто передо мной. И был настолько потрясен, что потерял дар речи. В этот момент автобус подошел к остановке — я опрометью бросился к дверям и выскочил на улицу. Прислонился к стене павильона, пытаясь унять бешено колотящееся сердце, и увидел, как мимо проплывает лицо, обрамленное голубым платочком. Это была наша последняя встреча с Серовой.
Кроме самых теплых воспоминаний о совместных съемках и общении вне площадки Валентина Васильевна оставила мне горькую убежденность: женский алкоголизм неизлечим. Я столкнулся с этим недугом еще раз, уже в собственной семье, и даже не пытался бороться...
К окончанию школы я твердо знал, что хочу быть только артистом. Но четыре года в театральном училище представлялись непозволительной роскошью — нужно было как можно скорее получить профессию и начать работать, чтобы помогать маме растить сестру и брата. И вот однажды, проходя мимо Центрального детского театра, я увидел объявление о приеме в студию. Срок обучения — два года, студенты принимают участие в спектаклях, за что, кроме стипендии, получают зарплату! Для меня это был идеальный вариант.
Успешно прошел три тура, конкурс и оказался в самом лучшем на свете театре, где в свое время работал Товстоногов и откуда совсем недавно ушел, чтобы создать свой «Современник», Олег Ефремов, а главным режиссером была легендарная Мария Осиповна Кнебель. К концу первого курса у каждого из студийцев было по двадцать — двадцать пять спектаклей в месяц. Выходили на сцену в маленьких ролях, в массовке и за каждый выход получали двадцать дореформенных рублей. Стипендию в двести двадцать целковых я отдавал маме, а на зарплату гулял с друзьями и кормил мороженым девушек.
Уверен, такой атмосферы, как в ЦДТ начала шестидесятых, не было и нет ни в одном театре. Актеры с первых дней держались со студийцами на равных, несмотря на то что многие были и нашими педагогами, и постановщиками учебных спектаклей. Нас «оптом» приняли в «Клуб травильщиков», участники которого собирались раз в неделю, травили байки и рассказывали реальные случаи из актерской жизни. Если бы кто-то решил составить из них альманах, туда вошли бы и несколько забавных эпизодов с моим участием.
Геннадий Михайлович Печников (прошлой осенью я был на девяностолетнем юбилее этого старейшего актера ЦДТ) ставил экзаменационный спектакль по рассказу Чехова «Полинька». Главные роли играли я и Инна Гулая, с которой у нас была взаимная любовь. Репетировали долго, оттачивали каждую мизансцену, каждый поворот головы. И вот настал день экзамена, в зале — почти вся труппа. Выходим с Инной на сцену из разных кулис, и я тут же замечаю некую странность в ее наружности. При ближнем рассмотрении выясняется, что дуреха Гулая с помощью специального лака вздернула кончик носа — внесла «новую краску» в образ своей героини, никому об этом не сказав. Во время первой же реплики лаковая пленка отклеилась и повиснув на кончике носа, стала трепыхаться от дыхания и каждого произнесенного Инной слова. Я похолодел от ужаса: «Это провал... Надо спасать показ, но как?» Подхожу к партнерше, разворачиваю ее спиной к залу и делая вид, что целую, откусываю с кончика носа лаковую полоску. Только куда ее теперь девать? Пришлось проглотить. За спектакль мы получили «отлично», но за кулисами я Инну чуть не убил.
