— О-о-о, сколько у вас красивых штучек! — не удержался от восторженного возгласа.
— Ну что ты! — усмехнулась Серова и пренебрежительно махнула рукой в сторону «штучек». — Вот когда я с Толей Серовым жила, у меня были настоящие вещи, а это так...
Фильм «Бессмертный гарнизон» стал последней совместной работой Симонова и Серовой, вскоре после премьеры они развелись. Причина их расставания не была тайной — во всяком случае, в кинематографической среде. А несколько лет назад, когда были опубликованы выдержки из писем Константина Михайловича к Валентине Васильевне, и вовсе стала достоянием широкой общественности. Горькие строки одного из последних посланий навсегда врезались в мою память: «Люди прожили вместе четырнадцать лет. Половину этого времени мы прожили часто трудно, но приемлемо для человеческой жизни. Потом ты стала пить... Я постарел за эти годы на много лет и устал, кажется, на всю жизнь вперед...»
Из Киева в Москву я и Серова возвращались поездом — вдвоем в купе СВ. Ее принесли в вагон на руках, уложили на полку, а мне отдали большую сумку, полную денег: «Здесь гонорар Валентины за фильм. Смотри, Гена, чтобы не сперли». Всю ночь я просидел на полке в обнимку с сумкой, ни на минуту не сомкнув глаз. Проснувшись утром, Валентина Васильевна протянула мне сторублевую купюру (дело было до деноминации — тем не менее для меня это были огромные деньги): «Сейчас будет большая станция — в вокзальном буфете купи себе что хочешь». Я вернулся с маленькой шоколадкой за три с полтиной, а сдачу выложил на столик.
— Почему только одну, и такую маленькую? Вернись и купи пять — самых больших.
— Но они же очень дорого стоят!
— Гена, о чем ты говоришь?! Давай быстрее, а то скоро тронемся.
Я снова сбегал в буфет и купил самую большую плитку шоколада — одну. Потратить целую сотню на сладости рука не поднялась. Все-таки по части денег мы с Валентиной Васильевной были в совершенно разных весовых категориях...
Прошло несколько лет. Я уже окончил студию при Центральном детском театре, был принят в труппу, играл главную роль в легендарном спектакле Анатолия Эфроса «Друг мой, Колька!». Как-то ехал с «Мосфильма» после очередных кинопроб — в автобусе № 91, следовавшем от киностудии до Киевского вокзала. В салоне мое внимание привлекла женщина в голубом атласном платочке. Смотрел на нее изучающим взглядом и думал: «Наверное, в молодости была удивительно красивой... Ей и сейчас до старухи далеко, но все портят одутловатое лицо и красные глаза...» Женщина перехватила мой взгляд, удержала его на несколько секунд, а потом тихо спросила: «Гена, ты что, меня не узнаешь?»
