Потом я несколько раз приезжала в Москву, он встречал меня на Киевском вокзале. Мама, конечно, сразу узнала о моем романе, скрыть его было невозможно. Родители всегда были самыми близкими мне людьми, и я не умею врать. Мама пыталась убедить: «Ты себе все придумала!» Ну даже если и придумала, что теперь? Если не сделать так, как хочется, потом всю жизнь будешь жалеть. И чтобы не жалеть, я и прыгнула в пропасть.
Джигарханян сам выстраивал наши отношения. Он планировал свою жизнь, и только исходя из этих планов мне можно было на что-то рассчитывать. По нему ничего никогда нельзя было понять, он очень закрытый человек. Осознаю теперь, что из-за его закрытости и большого жизненного опыта я превратилась в почти восточную женщину. С моей стороны была проведена большая «работа над собой».
У меня тоже сложный характер, но пришлось научиться контролировать и правильно распределять свои эмоции. Понимала, какого уровня личность Джигарханяна, отдавала себе отчет в том, что главное — он, и подчинилась этому. Когда он в меня влюбился — этого никто и никогда не узнает! Если спросить, мол, когда вы, Армен Борисович, меня полюбили, поднимет на смех и скажет примерно следующее: «Ну шел я однажды, числа так двадцатого, по улице и вдруг вижу — там что-то лежит». Вот у него манера такая: кинет неоконченную фразу — и думай что хочешь. Он очень циничен. А если Джигарханян в компании друзей — с Марком Захаровым и Александром Ширвиндтом — между ними начинается такой словесный пинг-понг, они так входят в раж — жутко смешно. Но может, это самое ценное в нем. И глубокое чувство ко мне у него проявилось, скорее всего, спустя годы. Главным было не мешать развиваться отношениям и не расспрашивать. Я сразу поняла, что любимый вопрос всех женщин «А как ты ко мне относишься?» будет неуместен.
