Когда девушка отошла, Нина Тихоновна спросила:
— А кто это?
Армен Борисович говорит:
— Я не знаю.
Нина Тихоновна удивилась:
— Как? Ты же только что назвал ее «моя богиня»?
Летом он улетал в Америку, я оставалась одна. Но мне все равно было ясно, что он давно одинок. Джигарханян никогда не жаловался и не просил что-то для него сделать. Мне приходилось интуитивно догадываться. Спрашивать было бесполезно — ответа не будет. Тему взаимоотношений с супругой мы никогда не обсуждали. Только теперь он иногда говорит: «Какую же тяжелую и бессмысленную жизнь я прожил!» И сейчас моя задача — сделать его счастливым.
Я жила в общежитии академии в Переделкине, мы встречались у Армена Борисовича дома. В смысле быта там давно все было запущено. Я понимала, что человеку его уровня жить так некомфортно. Он, видимо, и сам это чувствовал. Рубашки научился сдавать в прачечную, сам покупал себе еду и что-то готовил, например рис, или разогревал в микроволновке замороженный полуфабрикат, борщ или что-то в этом роде, урывками питался в театральном буфете. Он по возможности быт свой игнорировал. Я покупала что-нибудь вкусное на рынке, иногда готовила. Квартирой его никто не занимался, и я, конечно, иногда аккуратно проявляла инициативу. Видела, что он не очень доверял людям, в особенности — женщинам. И поверить не мог, что у меня любовь на всю жизнь. Даже если бы и поверил, все равно понимал, что время идет. Ну будет мне тридцать, а ему-то семьдесят. Никто заранее не знает, выдержит ли человек эту разницу в возрасте. Такое чувство нужно доказывать каждый день. А я никогда не боялась этой разницы — я же его с юности люблю. И согласна была быть вместе хотя бы недолго, хотя бы какое-то время...
