Но мама стояла на своем. Тогда Георге хлопнул дверью, и больше мы его не видели. Мною отец никогда не интересовался.
Теперь понимаю, почему мама хотела, чтобы я считала своим отцом другого человека, Олега Казанцева, но прожили мы с ним, к несчастью, совсем недолго. Он учился на сценарном факультете, был очень талантливым, подавал большие надежды. Маму Олег, что называется, носил на руках. Меня считал родной дочерью. Забирал из детского сада, мы гуляли. Покупали в кондитерской «картошку» — я по сей день обожаю эти пирожные, а еще мороженое «Лакомка». Это вкус моего детства, в котором я была абсолютно счастлива. До сих пор помню, как мы стоим втроем перед запотевшим окном и я рисую на нем солнышко. По сути, это и была мамина первая настоящая любовь. Глядя на них, я поняла, как надо любить, и, наверное, подсознательно всю свою жизнь стремилась именно к таким отношениям.
Мама с Олегом выпускались из института в начале девяностых, не самое лучшее время для кино.
Картин снималось мало, ролей маме не предлагали. Олег пытался пристроить свой сценарий, показал его режиссеру Юрию Кузьменко (сегодня он известен как постановщик сериала «Дальнобойщики»). Тот ответил, что сценарий не заинтересовал продюсеров. Позже фильм «Дафнис и Хлоя» все же вышел на экран и даже имел успех. Правда, фамилии Олега в титрах не было. Кузьменко объяснял, что сценарий пришлось сильно переписать и никакого отношения последний вариант к Казанцеву не имеет.
Переживал Олег сильно, но духом не пал. Его новым сценарием заинтересовался Никита Михалков. Мы с мамой поехали в Кишинев — бабушка с дедушкой давно нас звали. Олег остался в Москве, сдавал экзамены. И у него уже полным ходом шли переговоры по сценарию.
...Страшный крик мамы мне не забыть никогда. Ей позвонили из Москвы и сообщили, что Олег умер. Во сне у него остановилось сердце. Как хоронили Олега, как горевала мама — не помню. Мне было три с половиной года. В детской голове плохое не задерживается.
Смыслом маминой жизни в тот момент стала я. Бабушка с дедушкой предлагали вернуться в Кишинев или хотя бы отдать им внучку. Дедушка трудился на санэпидемстанции, бабушка была директором магазина ковров.
Если сегодня захожу в мебельный магазин, тут же направляюсь в отдел Они напоминают мне о детстве. В бабушкином магазине я на них валялась, прыгала, танцевала...
Мама решила, что мы останемся в Москве. Здесь настоящая жизнь, здесь будущее. Не в мамином характере было сдаваться, пасовать перед трудностями. И мы остались. Вгиковская администрация разрешила нам еще несколько месяцев не съезжать из общежития.
Однажды мы отправились в институт. Мама с кем-то встречалась, а я носилась по лестницам. Для меня ВГИК был как дом родной. Мама часто брала меня с собой на занятия, укладывала спать в декорациях.
— Девочка, ты чья? — незнакомая женщина взяла меня за руку.
— Мамина.
— Тогда веди меня к ней.
Незнакомка оказалась режиссером Натальей Калашниковой.
Она готовилась к съемкам дипломной работы, искала детей и пригласила меня на кастинг. Он проходил на «Мосфильме». Детей собралось человек двенадцать. Калашникова выдала нам мяч и стала наблюдать. Все играли, а я сидела в сторонке и не пыталась понравиться режиссеру. Когда мы уходили, ассистент режиссера сказала маме: «Что ж у вас девочка такая вяленькая, замкнутая? Ну, будем думать. Надумаем — перезвоним».
Я видела, что мама расстроилась, но не понимала почему.
— Мам, что ты такая грустная?
— Из-за тебя. Почему ты так себя вела? Ни с кем не разговаривала? Если тебя не возьмут сниматься, не знаю, на что мы будем жить.
— Мам, я не знала, что это так важно, я постараюсь.
Через два дня перезвонила сама Калашникова. Оказалось, что именно такую «хмурую и закрытую девочку» она и искала. Меня утвердили на главную роль в картину «Один» по мотивам рассказа Клиффорда Саймака. Снималась я вместе с народным артистом Василием Бочкаревым. Фильм получил призы нескольких международных фестивалей.
Так в четыре года я повзрослела, заработала свои первые деньги, на которые мы с мамой сняли квартиру.
