— Соловьева, наверное, вдохновляла ваша наивность и чистота?
— Не знаю. Я практически не разговаривала, только выполняла команды: «Пойди туда. Поверни голову направо, налево. Медленно поверни». И слышала: «Боже, какая красота! Гениально!» Здесь все было иначе, чем в фигурном катании. Я ведь бросала его еще из-за того, что меня постоянно унижали. Только и слышала: «У твоей соперницы руки красивее и тоньше. Она замечательно ими работает, а ты плохо!» И ноги у меня были не те, и спина не та. Так во мне воспитывали спортивную злость. А в кино все, что я ни делала, было красиво и гениально!
В то время я еще не исключала, что вернусь в спорт, но мы с мамой не могли найти мне партнера. И когда меня наконец утвердили к Соловьеву, а это произошло в мае 1990-го, она сказала: «Поснимайся пока. Этим летом все равно поступать не будешь, не успеешь подготовиться». Я собиралась в физкультурный институт и с ужасом смотрела на книжки по анатомии, которую предстояло сдавать, потому что толком не училась с шестого класса и не понимала, как я все это выучу. Конечно, потратить лето на съемки со знаменитыми артистами было гораздо интереснее, чем читать скучные учебники!
Под конец съемок, в сентябре, Соловьев предложил поступать к нему во ВГИК. Я была на перепутье. Догадывалась, что с фигурным катанием все кончено, потому что я слишком много пропустила, но до этого об актерской карьере не думала. Мама предложила: «Может, и правда поступишь во ВГИК? Что ты будешь делать зимой? Если учеба не пойдет, на следующий год поступишь в физкультурный институт». В нашей семье принято, чтобы человек все время занимался делом. Я согласилась. И поступила.
— Соловьев помогал вам готовиться?
— Он написал за меня сочинение, когда я призналась, что никогда в жизни его не напишу. Я его за ночь выучила до запятой, память у меня была хорошая. На следующий день пришла на экзамен и по памяти все воспроизвела.
— Во ВГИКе было комфортно?
— Сначала вроде да, но потом я почувствовала, что это не мое. Тогда многим режиссерам, преподававшим во ВГИКе, стало не до студентов, они были заняты поиском средств на новые проекты. Страна рушилась, а вместе с ней и сложившаяся система финансирования кинематографа. И нашим курсом, в общем, никто не занимался.
Половина ребят спилась. Некоторые наркоманили. Какое счастье, что я оттуда ноги унесла!
— Сколько же вы продержались?
— Почти год. Мы поступали в ноябре или декабре 1990-го, уже не помню. Соловьеву так было удобно набирать, потому что летом он снимал. И уже в сентябре следующего года я поняла, что не получаю актерской профессии.
Мы толком не учились, только ставили какие-то отрывки с режиссерским курсом. Соловьев обещал, что сделает с нами «Три сестры», но мне это казалось нереальным. Мы ничему не научены, какой спектакль? Постепенно стали закрадываться мысли о том, чтобы уйти куда-то. И тогда подруга нашей семьи — актриса и педагог, профессор кафедры мастерства актера Щукинского училища Валентина Петровна Николаенко (низкий ей поклон!) — предложила мне перевестись к ним на курс Аллы Казанской. Она же договорилась через свою подругу Олю Барнет, дочку Казанской, о том, чтобы Алла Александровна меня послушала.
Удивительно, как все переплетено в нашей жизни. Оля ведь была моей крестной матерью! За год до моих съемок у Соловьева Николаенко предложила нам с мамой покреститься. Тогда это наконец разрешили официально, и люди крестились толпами. Валентина Петровна сказала, что будет крестной моей мамы, а мне привезет Олю Барнет.
