Уверен, что театр должен делать все возможное в общении со СМИ, чтобы максимально доносить реальную информацию и максимально снимать дутые сенсации. Ну, сколько можно писать, что Волочкова судится с Большим театром...
— Как, опять?!
— Опять...
— Какой момент за эти годы стал для вас самым драматичным? Может, ситуация с постановкой балета «Нуреев»?
— Нет. Самой драматичной ситуацией за эти девять с половиной лет — и в моей жизни, и в жизни всего театра — стала гибель артиста миманса в октябре 2021 года. Во время оперы «Садко» он попал под опускающуюся тяжелую декорацию и умер. Спектакль остановили и доигрывать не стали. В тот вечер я только уехал из театра и вдруг звонок — произошла такая трагедия. Я тут же, естественно, вернулся...
Ничего страшнее той ситуации не было, как с точки зрения самого факта гибели нашего товарища, так и с точки зрения той ситуации, которая сразу возникла внутри коллектива. В театре всегда есть и те, кто поддерживает руководство, и те, кто не очень позитивно к нему относится, — это абсолютно нормально. Но когда в такой ситуации сразу начали кого-то обвинять, вот что очень тяжело.
Да, после этого чудовищного события тут же подключились недоброжелатели, начали «накручивать» семью погибшего, пытаясь создать конфликт между ней и руководством. Тяжелый был момент. Поэтому мы просили сотрудников: «Дорогие друзья, давайте не будем делать скоротечных выводов. Пусть в этой трагической истории разбираются те, кому это положено: следственные органы, прокуратура, специалисты по технике безопасности. Они выяснят, что точно произошло, и определят, кто виноват». Я обратился к коллективу с таким письмом в нашем внутреннем чате.
— А почему именно в такой форме?
— Потому что провести общее собрание рабочего коллектива Большого невозможно. Точнее, собрать всех невозможно: для трех с половиной тысяч человек нужно подходящее помещение. Например, Кремлевский дворец...
— Так какие выводы сделало следствие?
— Могу их повторить: никаких нарушений правил техники безопасности со стороны театра выявлено не было. Это трагическая случайность, несчастный случай, в котором есть серьезная вина нашего погибшего коллеги. Не хочется тревожить его память, но в тот вечер он был «сильно не в форме» и его окружение это видело. Но вместо того чтобы остановить человека, сказать кому положено о том, что ему в таком виде нельзя выходить на сцену, все промолчали. Ведь сцена — это зона повышенной опасности.
Вот недавно у нас снова была ситуация с декорацией. В опере «История Кая и Герды» один артист должен был выполнить определенные действия и затем выйти на авансцену, потому что за ним должен закрыться задник, а на сцене начаться перестановка декораций. Артист положенных действий не выполнил, но декорация-то начала опускаться. По счастью, это заметили, и задник успели остановить: он только толкнул артиста, а так как декорация была легкая, из тюля, то никакой травмы не случилось, медицинской помощи не потребовалось. Снова опасная ситуация возникла, оттого что человек не выполнил работу так, как надо, не перешел вовремя на нужную точку...
— А как театр пережил другую тяжелую ситуацию — ковид? Почему вы решили не закрываться и даже в самый разгар эпидемии работали каждый день?
— Да, мы не отменили ни одного спектакля, не заменили ни одного названия. За это низкий поклон всей команде... Мы наладили немедленное информирование, ежедневно составляли списки заболевших. К концу дня у меня на столе лежала длинная «простыня»: кто вышел на работу, кто заболел, кто выздоровел. В самый сложный период было до 400 заболевших — это 15 процентов коллектива. К тому же старшее поколение надо было перевести на удаленку.
